Был вечер. В комнате, где сидел старик, уже зажглась небольшая керосиновая лампа. Ее слабый и бледный свет падал на кровать, на которой лежал больной Саша. Старик сидел у ног больного и пристально наблюдал за каждым его движением. Для него перестали существовать день и ночь. Он не знал, когда начинается утро, и когда кончается ночь. Жизнь Саши, его внука, была единственным его утешением. И теперь, когда он видел мальчика на смертном ложе, сердце замирало в его старческой груди.
— Неужели Ты, Господи, благоволишь отнять у меня последнюю отраду в моих преклонных летах,— повторял он часто, особенно тогда, когда страдания Саши усиливались.
Больной с каждым днем становился все слабее и слабее. Теперь, приняв лекарство, он тяжело стонал, сбрасывал с себя одеяло и через некоторое время, немного успокоившись, уснул, но продолжал тяжело дышать.
Старик, слегка уменьшив свет лампы, пододвинулся со своим стулом к окну, выходящему на сад. На темном небе поочередно стали зажигаться звезды. Большой месяц уже выглядывал из-за горы. Отбившаяся от стада овца, бегая за забором, нарушала таинственную тишину своим громким блеянием, которое эхом откликалось за окном и умолкало. Недалеко в роще раздался прекрасный голос соловья, начавшего уже распевать свои вечерние песни.
С поля доносился далекий одиночный голос перепелки. Весело жужжали майские жуки и часто, летя на свет в окне, ударялись о стекло и бессильно падали на землю. Ветер повевая, бережно клонил ветки вишен, которые как бы с великой осторожностью царапали окно и ставни. Иногда с порывом ветра влетали в комнату несколько белых лепестков вишневого цвета и падали на пол, на скамейку и на седые волосы дедушки.
Эта статья была опубликована в журнале «Крынiца жыцця» №4/14 — Совершенная радость. Вы можете приобрести электронную версию в нашем интернет-магазине KRINICA.BY
Дедушка, наклонившись через окно, достал зеленую ветку и бережно воткнул ее у головы больного. Тот повернулся и от боли зашевелились его почерневшие уста. Потом он опять уснул. Дедушка снова подошел к окну и устремил свой пристальный взор в темно-синюю даль неба, откуда на него смотрело бесчисленное множество ярких глаз.
Он тихо опустился на колени и спокойным тихим голосом шептал молитву. Его слова, полные веры и надежды, неслись сквозь ароматный воздух далеко-далеко выше звезд, к престолу благодати — к Тому, Кто только один может услышать их, оценить скорбь его сердца и исцелить умирающего.
— Боже! — говорил он, пошли ему излечение, и я всецело посвящу его Тебе, всецело Тебе…
Долго он стоял у окна. Ему не хотелось уходить от него, потому что на своем лице он чувствовал веяние тихого приятного ветерка, и в этом ветре он как бы созерцал Того, к Кому он обратился со своей нуждой. Он молился с верой и крупные слезы стекали по морщинам на его седую бороду.
Больной приподнялся, застонал и опять повалился на подушку. В это время кто-то осторожно постучался в дверь. Дедушка поспешил открыть ее. У порога стоял доктор. Он тихонько подошел к кровати и взял руку больного. Она бессильно повисла, и его запекшиеся уста начали что-то непонятное лепетать.— Он снова бредит, сказал дед, не отходя от кровати.
Доктор оставил какую-то микстуру и порошок больному, приказал не нарушать его покоя, открывать окошко, чтобы свежий воздух проходил в комнату, и ушел. Отходя, он заявил, что трудно надеяться на выздоровление, разве только на милость Божию.
Больной продолжал стонать и метаться во все стороны, отталкивая деда. Старик опять поднял свой взор к небу и с глубокими вздохами души взывал к Творцу, могущему спасти его внука от столь близкой смерти. Слезы тоски и печали стекали по морщинам его лица, падая на его седую бороду и на окно.
На другой день Саша попросил пить. Он уже лежал немножко спокойнее. Потом с каждым днем ему становилось все легче и легче и он начал выздоравливать. Радости деда не было конца.
Через некоторое время он вошел в комнату, где находился Саша, с большой веткой сирени в руках и воткнул ее в стоящую на столе бутылку с водой. Ароматный запах наполнил комнату. Дед присел на кровати, взял внука за руку и сказал:
— Знаешь, Саша, когда ты был больной, то я дал обет Богу, что ты будешь посвящен Господу, если Он только пошлет тебе выздоровление. Я знал, что только Бог мог излечить тебя. Что ты скажешь?
Саша взял руку деда, поднес ее к своим устам, и проговорил:—Дорогой дедушка, я всецело хочу принадлежать Господу.
Его лицо засияло радостью так же, как и лицо деда. А ветер за окном легко колыхал верхами вишен, сирени, как бы прислушиваясь к желанию Саши, потом убегал за кусты сада, как бы неся туда решения юноши и подтверждая, что наилучшее счастье в жизни это всецело принадлежать Господу.
На дворе стояла прекрасная осенняя погода. Солнце большим шаром приподнялось на небе. Повевал северный ветер и срывал последние пожелтевшие листья лип.
На маленькой железнодорожной станции собралась небольшая группа людей. Между ними был и покрытый сединой старик. Стоящий поезд большими стеклянными глазами смотрел вперед и был готов в любой момент отправиться в далекий путь. Раздался свисток. Молодой человек подошел к старику и, склонясь, обнял его. Старик, прижав голову юноши к своей груди, осыпал ее горячими поцелуями.—Иди, Саша. Пусть Бог поможет тебе во всем.
Внук еще раз поцеловал руку деда, махнул шапкой собравшимся и затворил за собой дверь вагона. Поезд, пыхтя клубами черного дыма, тронулся в путь. Из окна показался платок Саши, которым он махал долго-долго.
Дул ветер, заметая сухие листья на перроне. По небу тянулись и клубились серые осенние тучи. Дед, опершись на палку стоял и смотрел вслед удаляющемуся поезду до тех пор, пока не потерял его из вида. Он был безгранично счастлив, что Саша выздоровел, посвятил свою жизнь Господу и уехал в библейскую школу.
Придя домой, старик бессильно опустился на скамейку. Невольно вспомнил он то время, как когда-то стоял здесь у окна, изливая скорбь Спасителю. Бог услышал молитву и исполнил желание его сердца. Солнце уже скрылось. На небе зажигались звезды. Дед опустился на колени и устремил свой взор к небу. В душе он торжествовал и благодарил Бога. Слезы радости стекали по морщинам его лица, падая на его седую бороду и на окно. //