Home Актуальный вопрос Воинствующий евангелизм

Воинствующий евангелизм

by Andrei

Самой большой проблемой в христианстве является… Вы не поверите – дух воинствующего миссионерства! Христианская вера и так больше всех религиозных учений претендует на абсолютное познание истины, а здесь еще и воинствующий евангелизм. Конечно, следует различать между собой обладание истиной и ее силовое насаждение. Например, опытный врач почти всегда прав, а пациент, допустивший халатность в вопросе сохранения своего здоровья, – наоборот. Но из того, что врач обладает истиной, не вытекает вывод, что все врачебные рекомендации должны выполняться с административной или уголовной ответственностью. Человек должен сам согласиться с доводами врача, что и достигается средствами медицинского просвещения.

Но так ли было с проповедью Евангелия? Посмотрите на историю христианства. Начиная с пятого века, она написана кровью уже не своих мучеников, а тех, кого Церковь желала спасти.

Парадокс? Хуже. Это – трагический результат непонимания сущности благовестия Христа, плоды которого чудовищны: неоправданные расколы и отпадения от Церкви, непринятие мусульманами Евангелия из-за крестовых походов, отвращение от Бога представителей интеллигенции из-за клерикальных претензий Церкви на права государства, отчуждение от «западного» христианства национальных церквей вследствие сотрудничества между захватчиками и миссионерами. И все из-за чего? Из-за того, что христиане приписали себе право безоговорочных учителей и вершителей Божьего суда над людьми. Как же это могло случиться?

Плачевные уроки истории

Первые христианские миссионеры не заканчивали библейских школ, не имели надежных спонсоров, не обладали никаким опытом в благовестии. Они считали необходимым поделиться с порочными людьми Радостной Вестью: «Бог призывает вас получить прощение грехов и жизнь вечную». Конечно, Евангелие апостолов и их преемников включало в себя и призыв к покаянию, однако никто из них не выбивал его при помощи угроз физических или духовных, идейных или административных, райских или адских. Никто из них также не боролся с еретиками при помощи светской власти, опирающейся на силу физического устрашения и принуждения. И причина тому не в том, что апостолы не имели политического влияния в обществе. Например, Павел прибегал к правам своего римского гражданства лишь в крайних случаях, преимущественно евангелизируя без политической «крыши».

Бесспорно, посулы власть имущих расслабили духовную бдительность Церкви, как одолели силу Самсона поцелуи Далиды. Ко времени Августина поколение христиан, наученное гонениями, исчезло, а новое учиться на их опыте не пожелало. Августин первым решил приручить для Церкви не только греческую философию и культуру, но и политику, найдя христианское применение даже армии: «Многих нужно призывать к их Господину с помощью розог земных наказаний как дурных рабов и беглых невольников… Почему бы Церкви не принудить своих заблудших детей вернуться к ней, коль эти заблудшие дети сами используют силу, чтобы погубить других?» (Письмо №185).

Конечно, поначалу речь шла лишь о принуждении еретиков, но заигрывающие с политикой пастыри Церкви не умели, да и не хотели определиться с критериями ортодоксии. Чаще всего они боялись недоусердствовать, чем переусердствовать. Для них, как считал Августин, в борьбе с донатистами важна была не святость, а формальное единство, не духовная жизнь, а организация. А отсюда рукой подать до установления монополии на истину, т. е. сведения свободной и «многоразличной благодати Божьей» к благодати однообразной, иерархичной, централизованной и не терпимой к любому инакомыслию. Богословски обосновав право на принуждение еретиков, духовенству не составило никакого труда перенести его и на неверующих.

Если быть более точным, то агрессивность христианского благовестия оказалась в сильной зависимости от тезиса Августина о двойном предопределении Бога: одних людей — к спасению, а других — к погибели. Отсюда и его в лучшем случае настороженное, пренебрежительное, а при малейшем возражении и враждебное отношение к людям, которые в своем большинстве представляли для него лишь «проклятую Богом расу». Приписывание Августином благодати неотразимого действия рассчитывало на быстрое принятие Евангелия. Если же этого не происходило, грешника можно было сразу же считать неисправимым.

Августин применял это различие даже к самой Церкви, что делало голословными его заявления, типа «возлюби и делай, что хочешь» (выражение «в главном единство, во второстепенном свобода, во всем любовь» принадлежит вовсе не ему, а лютеранскому богослову Петеру Мейдерлину). На практике единство достигалось неевангельскими мерами запугивания и применения физических гонений: кто покорится, тот только и предопределен к спасению. Разумеется, и святость верующих перед Богом поддерживалась лишь страхом наказания. А для вершения земного суда Августину было нужно государство, которому он по этой причине отказывал в самостоятельности, называя его «шайкой разбойников». Это недоверие привело к господству западной церкви над государством и к безоговорочному подчинению императора власти римского епископа.

Что было дальше, знает каждый школьник: костры и виселицы инквизиции, крестовые походы, накопление богатства духовенством, централизация духовной власти, мировая экспансия, два церковных раскола. Примечательно, что Реформация, призванная очистить римско-католическую церковь от всего в ней наносного, сама повторила ту же ошибку насильственного поддержания единства: диктатуры Ж. Кальвина в Женеве, Дж. Нокса в Шотландии, О. Кромвеля в Англии. Так, за период с 1542 по 1546 годы в Женеве с одобрения Кальвина было вынесено 57 смертных приговоров и 76 постановлений об изгнании из города осмелившихся прекословить его взглядам. Этот великий последователь Августина писал: «Тот, кто сомневается в справедливости приговора еретиков и богохульников к смертной казни, вольно или невольно разделяет с ними их вину. Речь идет не о человеческих полномочиях – так говорит Бог, устанавливающий вечную власть Своей Церкви» (цит. по: Schaff Ph. History of the Christian Church. Vol. 3. P. 791). Как же не казнить тех, кто никогда не исправится?

В отношении же вопроса миссионерства протестанты кальвинистского направления долгое время были чужды, поскольку опирались снова-таки на авторитет Августина, писавшего в своем трактате «О предопределении святых» (9,18) следующее: «Там и тогда восхотел Христос явиться людям и среди них проповедовать Свое учение, где и когда, как Он знал, будут жить те, которые были избраны в Нем до сотворения мира». Опираясь на эти слова, кальвинисты считали совершенно ненужным проповедовать там, где этого не сделали апостолы, ведь, в их представлении, Бог не был заинтересован в спасении всех людей. Необходимость проповедования Евангелия таким образом адресовалась только двенадцати апостолам. Что касается благовестия предызбранному меньшинству, то они были убеждены, что Божья благодать действует односторонне, неотразимо и суверенно, поэтому не нуждается даже в посредстве Церкви.

Таким образом, основе агрессивного миссионерства христиан имелось две причины: (1) претензия духовных лидеров Церкви на абсолютное понимание воли Божьей и (2) истолкование последней в качестве неотразимого принуждения. Оба эти богословских заблуждения отразились весьма плачевно как на единстве христиан, так и на состоянии благовестия. Отсюда соблазн мелочных разборок в Церкви и нежелание миссионеров признать за грешником права, по крайней мере частично, воспринимать наиболее ясные истины Писания.

Как же нам не повторить допущенных ошибок?

Мы пришли к выводу, что нетерпимость к инакомыслию внутри и вне христианства вместе с воинственным характером его евангелизма отпугивали людей от веры во Христа. Давайте присмотримся к этим двум заблуждениям поближе. Благовествовать другим было невообразимо трудно, когда в церковных рядах единство достигалось не свободным приобщением к Божественному Откровению, а путем административных угроз и изречений анафем по малейшему поводу. Неверующие люди видели, что из себя представляла христианская терпимость к внутренним разномыслиям (не говорю уже о внешней критике, часто вполне заслуженной). Они не могли объяснить феномен крайней нетерпимости миссионеров к самым безобидным возражениям, направленным в их сторону.

Любая же критика воспринималась миссионерами, в роли которых выступал каждый верующий, враждебно: «Как это грешник учит меня, праведника?» Наконец, влившись в состав поместной церкви, люди опасались оказаться дилетантами и, – рано или поздно, по причине или без оной, – попасть в опалу. Не редки случаи, когда неверующие люди укрывали от церковных преследований таких опальных христиан.

Претензия миссионера на непререкаемый авторитет стояла рука об руку с верой в воинственный характер его миссионерства.

Отсюда христианское благовестие стало выглядеть как настырное навязывание другим своих мыслей. Однако эта навязчивость объясняется не отказом христиан делить истину с другими религиями, ведь и последние могут содержать ее в некоторой степени. И дело даже не в преступном сговоре между крестом и мечом самом по себе. Вопрос – в характере отношения к людям, зависящем от отношения к ним Бога. Ведь если Сам Бог желает их принудить, то кто такие мы, чтобы перечить Его верховной воле? Понятно, как с этих позиций можно было ответить на вопрос: чего достойны грешники, любви или проклятия? А затем на другой: можно ли проявлять некоторую терпимость к ним?

Имеет ли тенденция такого превозношения миссионера над неверующими или инаковерующими людьми библейские основания? Конечно, нам известны случаи приказного благовестия, при помощи которого Иона спасал ниневитян. Оно даже имело тогда сильный эффект, однако, по крайней мере, в Новом Завете Бог не призывает нас пользоваться обличением грехов кого бы то ни было таким путем (Еф. 4:2; Кол. 3:13; 2 Тим. 2:24-25; Евр. 5:2). Преследование же противящихся Евангелию совершенно исключается в нем (Матф. 13:24-30,36-43; Иоан. 12:47; 15:18-20; Иуд. 9; Гал. 1:8-9; Тит. 1:9-11). Следовательно, наше отношение к неверующим людям должно балансировать между двумя крайностями: исключительным обличением и неразборчивой терпимостью.

На практике же часто христианские миссионеры делали чрезмерный акцент на обличении грехов людей, стараясь их таким способом вынудить к покаянию. Они подчеркивали в своих методах работы свой статус непререкаемых учителей, используя менторский тон речи, а когда встречали первое сопротивление, то и угрожали всеми карами, ссылаясь на возможность справедливого гнева. Неудивительно, что такой подход только соблазнял людей, уводя их в сторону от Христа, поскольку Бог им виделся скорее придирчивым Судьей, чем доброжелательным Спасителем. В результате, евангельская идея сострадательной помощи, которая уважает право человека на отказ, была выхолощена из христианского благовестия, а истина Евангелия из любовного предложения превратилась в категорическое требование.

Евангельская иллюстрация, вместо заключения

Теперь, когда мы выяснили то, чего не должны допускать в евангельском благовестии, пора обратиться к тому, что обязаны повсеместно использовать. Для этого давайте взглянем на принципы проповеди апостола Павла, использованные им, в частности, в Афинах (Деян. 17:16-34). Этот случай примечателен тем, что Евангелие здесь было обращено к самым образованным людям Греции, которые в этом своем качестве очень похожи на представителей современного общества. Хотя Павел достиг Евангелием в этом городе немногих людей, это отнюдь не свидетельствовало о неправильности методов в его работе, ведь данный контингент лиц всегда считался самым трудным для обращения. Следовательно, мы можем вполне доверять методам работы «апостола язычников».

Во-первых, Павел искал удобную возможность для проповеди (место, время, обстоятельства). Так он стал проповедовать не только в синагоге, но и на центральной площади, где обычно удовлетворялась любознательность афинян, свободно велись дискуссии и шло преподавание различных философских учений. Заметьте, Павла быстро выделили из большого числа выступавших ораторов. Мы можем только догадываться, что он, собственно, там говорил, но его скоро «вычислили», причем по признаку необычности и оригинальности его учения. А ему это и было нужно.

Также Павел был очень внимателен к тому, что видел перед собой, поскольку был способен обнаружить памятник с надписью «Неведомому Богу», что и использовал в своей речи. Если евангелизация назначается на не удобное для людей время, нужно быть уверенным, что в неудачах будут повинны ее организаторы, а не «черствость людских сердец». Почему? Потому что для неверующих людей это признак неуважения к ним.

Во-вторых, Павел согласился прийти в ареопаг. Иными словами, он не избегал проповеди среди интеллектуалов, задействовав припасенный для этой цели запас соответствующих знаний. Он сразу же выступил против того, что ему приписали проповедь о «чужих» богах. В своей речи он показал, что некоторые элементы стоицизма и даже эпикуреизма не противоречат христианской вере (напр. ст. 24-25).

Как многие современные христиане проповедуют образованным людям? Кто из нас готов сегодня свидетельствовать о Христе «перед правителями и царями»? Если Церковь занята благовестием лишь среди простых людей и не предпринимает ничего для обращения образованных лиц, не придется удивляться, почему в ней будут слабые проповедники и служители. В Своих слугах Бог всегда ценил не только духовность, жертвенность и преданность, но и желание использовать для Его прославления приемлемые достижения цивилизации, будь то корабль, автомобиль или компьютер. Образованность Павла позволила ему сделать для Бога больше, чем это смогли не менее преданные Господу остальные апостолы. В Библии мы находим и ряд примеров того, как Бог могущественно использовал людей, обладавших большими знаниями: Моисей, Даниил, Ездра. Разумеется, знания всегда нужно контролировать, но делать из них безусловных врагов было бы слишком опрометчиво.

Касательно результатов проповеди Павла в Афинах существует церковное предание, согласно которому, уверовавший член ареопага Дионисий некоторое время возглавлял поместную общину, а затем проповедовал Евангелие в Галлии, где и погиб смертью мученика.

В-третьих, Павел нашел способ расположить к себе людей. Он не стал начинать свою проповедь с угрозы наказания, как Иона в Ветхом Завете. Не умаляя важности содержания евангельской истины, ему было важно обратиться к своим слушателям с почтением, одобрив что-то положительное в их жизни. В своем вступлении он привел случай, подчеркивавший, разумеется, редкие достоинства греческой культуры, а не ее многочисленные недостатки. В настоящее время психологи советуют начальникам начинать делать замечания своим подчиненным с похвалы и сохраняя доброжелательный тон. Павел все это знал и умело использовал в своих целях (ст. 22-23). Хороший миссионер – это тот, кто говорит на языке, понятном его слушателям, подобно Христу, принимая их «плоть и кровь». Но наилучший – тот, кто проявляет к ним неподдельно дружелюбное, а вернее, терпимое отношение.

В-четвертых, Павел очень тщательно подбирал слова и готовился к выступлению. Его проповедь имела четкую структуру: Спаситель – спасаемый — спасение. Так Павел говорил сначала о Едином Боге (ст. 22-25), потом о человеке (ст. 26-29) и, наконец, о Христе и искуплении (ст. 30-31).

Вначале человек должен поразмыслить над существованием Бога, потом взглянуть на свою испорченную жизнь и, наконец, задаться вопросом о предлагаемой Богом возможности избавления от своих грехов. Без этих трех элементов невозможна никакая проповедь Евангелия. Между тем, в ст. 28 Павел счел необходимым процитировать отрывки из трудов Эпименида и Клеанфа (последний повторил изречение древнего киликийского поэта Арата «мы Его и род»). Таким путем великий апостол «для всех сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых» (1 Кор. 9:22). Если грешники духовно больны, то их очень легко задеть несдержанным или опрометчивым словом, но Павел не дал своим слушателям такого повода.

В-пятых, Павел умел сдерживать свои чувства. Ему было трудно произнести речь в том месте, где следовало бы разразиться на его слушателей громами и молниями «святого обличения», типа: «Что вы здесь развели?» А ведь именно такими были его чувства (ст. 16). Нам станет более понятным его «возмущение духом», если представить себе, что в Афинах было, по Плинию, около трех тысяч статуй, причем всевозможные боги на них изображались в оголенном виде, что было мерзостью для каждого еврея. К тому же в ст. 18-20 выражена явная ирония в адрес Павла, на что он отреагировал равнодушно. «Суесловом» греки называли человека, не имевшего серьезного образования, а «нахватавшегося вершков», однако апостола это оскорбление нисколько не задело. Способность миссионера контролировать свои эмоции и интонацию голоса, тем более когда для обратного поведения есть подходящий повод, сильно располагает к нему людей.

Итак, мы рассмотрели несколько практических приемов евангелизации, которые использовал апостол Павел. На мой взгляд, они позволяют заключить: недопустимо начинать проповедь Евангелия с обличения греха, само же обличение следует применять как избирательно (только по отношению к тем людям, которые категорически отрицают свою греховность), так и с надлежащей эмоциональной окраской (с должным пониманием различных препятствий и сочувствием).

Мы должны всеми доступными нам средствами показывать слушателям не столько строгость к их порокам, сколько готовность простить их, как сделал это Христос, предоставляя вопрос их убеждения в собственной виновности Духу Святому. Поскольку же Дух Святой с этой обязанностью справляется безупречно, нам следует больше внимания обращать не на грех, а на предложение Божьего пути его исцеления.

Только таким образом мы избежим гордого превозношения над неверующими людьми, включая и недопустимое давление на их убеждения. Нужно не забывать, что наша жизнь всегда говорит громче наших слов, так что совет апостола Петра «приобретать без слов», причем как раз «непокорных Слову» Божьему, непосредственно относится к нашей теме. Приходить к людям мы должны с любовью и состраданием, а не с нарочито выставленной напоказ праведностью. Неотразимыми для обращения Закхея были не справедливые упреки его земляков, а проявленное в совместной трапезе дружелюбие Иисуса. Вот эта любовь и размягчает черствые сердца, чего не смогла достигнуть одна справедливость.

Да и чем нам хвалиться, когда всеми нашими заслугами обязаны Богу: без Его Самооткровения мы бы ничего о Нем не узнали, без Его Самопожертвования так и не смогли бы спастись, без Его Самореализации не смогли бы сделать на земле ничего доброго. Единственное, чем мы отличаемся от остальных людей так это тем, что уже помилованные Богом грешники, а они еще нет. А разве это повод для превозношения? Это ведь только дело времени. Поэтому нам нужно постоянно помнить и практиковать в своем благовестии и христианской жизни слова Великого Учителя: «Кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (Матф. 18:4). Действительно, «хвалящийся, хвались Господом» (1 Кор. 1:31).

 

Геннадий Гололоб