Помни весь путь, которым вел тебя Господь (Втор.8:2).
Сегодня “старый новый год” — последний год второго тысячелетия от рождения Христа Спасителя.
Иногда небудничные даты воскрешают в памяти “дела давно минувших дней”, и сегодня я решил продолжить размышления о Церкви Божией XX столетия. Это не богословские выкладки, а всего лишь обзор прожитого, начиная с поместной церкви города Пружаны.
Перед войной
Страшная вторая мировая война для меня началась мирно. Конец августа. Как хорошо в родном доме, на лоне живой, почти девственной природы проводить каникулы! Завтра опять занятия в гимназии. Последний раз спал на душистом сене. Умылся во дворе под умывальником. Царила тишина. Овладело невыразимое сладко-тоскливое чувство осени. В небе прокурлыкали журавли. Повторил заданное на каникулы стихотворение польского поэта Юлиана Тувима:
Над широким пустым полем
журавли летели,
С тем широким пустым полем
печально прощались.
А ведь недавно в этой глуши кипела жизнь, шумела детвора. Две девочки из христианского приюта под Варшавой проводили вместе с нами каникулы. Днем все трудились, а теплыми июльскими вечерами собирались “под хатой”. В сумерках вместо птиц начинали порхать “нетопыри”- летучие мыши. Девочки из столицы их боялись. Мы утверждали, если повязать белый платок, то мыши будут садиться на голову и пытались набросить девочкам платочки. Был крик, смех, суматоха.
Управившись по хозяйству, папа с мамой присоединялись к нам. Мы, угомонившись, начинали петь. Кто-то затягивал: “Знаешь ли ты, сколько ясных звезд сияет в небесах?” Все подхватывали и песня, отражаясь от опушки леса, эхом уносилась вдаль. За полкилометра справа и слева были соседи. Обычно, заслышав пение, сверстники прибегали к нам. Папа не преминул рассказать что-либо из Библии. Внутренне я обычно не соглашался с тем, что папа все время проповедует и поучает нас.
— Мне все это уже давно известно, — про себя говорил я. Однако, соседские дети слушали с интересом, и я тоже был доволен.
Уже серп луны поднялся над лесом. Трава вокруг начинала покрываться мелкими росинками, которые с восходом солнца, превратившись в крупные капли, заиграют “зайчиками”, преломляя мириады солнечных лучиков.
Божественная красота природы гармонировала с внутренними чувствами и мыслями. В такой обстановке самая сильная проповедь, влияющая на души, — сама природа. В лесу, словно перекликаясь с нами, выводили свои трели дрозды и соловьи. Над “пастовником” — низкой лужайкой — лежало молочное облачко тумана.
Много лет спустя, когда во время богослужения наш хор исполнял псалом, в котором дуэт пел:
“Как прекрасна природа. Бог все сотворил. Красотою небесной все Он озарил”,- мне приходили на память те вечера на хуторе Плянта.
Нам не хотелось расходиться, но вот папа повелительно заявлял:
— Пора на отдых! — и мы, опять расшумевшись, отправлялись на сеновал. Еще долго не хотели спать, разбрасывались сеном, перестилали постели, выходили “на двор”.
Утром нас будила мама. Хотелось спать, но вскоре у умывальника мы вновь начинали бегать, шалить, брызгать, обливаться водой.
Время завтрака. Папа по заведенному порядку открывал Библию и читал обычно какой-либо из псалмов, например: “Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость Его”, затем пели: “От сна восставши пред Тобой, Творец мой, предстою”. За столом разговоры и смех пресекались.
Позавтракав, после второй благодарственной молитвы опять на природу, опять гам, крик, песни. Было весело…
А накануне папа отвез девчонок на станцию и они были уже в Варшаве.
Стоя возле умывальника, я вспоминал их. Старшая, разбитная столичная девчонка, шутила надо мной — “полешуком”, не сознавая при этом своего превосходства. Я не уступал ей в озорстве.
Теперь, расставшись, скучал и думал, но о второй, меньшей девочке. Может это было начало чувства, которое после назовется любовью… Мне было 14 лет.
Советская власть
1 сентября 1939 года. Воскресение. Германия напала на Польшу. Объявлена война. Богослужение в Доме молитвы проходило как обычно. После собрания стали говорить, что немец разбомбил Варшаву. Пресвитер Пуховский задумчиво произнес:
— Что нас ждет впереди?
Однако война к нам практически не дошла. Никто не видел польского войска, не появились и немецкие солдаты, но школа не работала. Лишь 17 сентября мир узнал о выступлении Красной Армии. Через два дня эта армия была уже в городе Пружаны.
Число войска, выражаясь словами Библии, было “тьмы тем”. В городе и вокруг него — везде и всюду машины, пушки, танки, и солдаты, солдаты, солдаты.
Народ ликовал. На дорогах выставляли празднично накрытые столы с “хлебом-солью”. Официальные встречи, крепкие объятья, речи. Девушки преподносили цветы, целовали солдат.
Сразу же начались самовольные расправы “активистов” с “осадниками” (поляками с запада Польши, получившими после первой мировой войны наделы земли на “кресах”) и прочими “врагами народа”. Несколько дней беспорядка, анархии и убийств.
Красная Армия дошла до Буга и остановилась.
Две чудовищно мощные силы, две вражеские армии, готовые наброситься друг на друга в смертельной схватке, встретились и расположились на противоположных берегах реки. Фашизм и коммунизм сблизились на расстояние вытянутой руки. Два диктатора полюбовно разделили добычу: Польша перестала существовать как независимое государство.
Гитлер и Сталин. Кто они, эти “два зверя”, рьяно попирающие все под ноги? Два непримиримых супостата или два друга ?
— Два сапога пара, — говорила наша бабушка, райисполком называвшая рай-ис-колком.
Брест над Бугом кишел народом. Тысячи и тысячи беженцев осаждали поезда, уходящие на запад. Большевиков боялись многие. Наш старший друг, помощник пресвитера, брат Гордеев тоже решил уехать. Пресвитер Пуховский упал духом.
Неожиданно поток беженцев был пресечен. Граница закрылась “на замок”. Западная Беларусь официально влилась в “Союз нерушимый республик свободных”. Теперь на присоединенных землях предстояло навести социалистический порядок. Люди с опаской говорили, что в городе появилось НКВД. Эта аббревиатура тогда ничего мне не говорила, впоследствии же два слова “энкавэдист” и “эсэсовец” ассоциировались в уме как нечто общее, зловещее.
Вскоре НКВД наведало пресвитера Пуховского и властно потребовало ключи от Дома молитвы. Перепуганный пастор повиновался властям. Вывеска с надписью на польском языке, означавшая “Дом молитвы общины евангельских христиан-баптистов”, исчезла. Вместо нее, на красном полотнище я прочитал: “ОСОАВИАХИМ”. Нас, школьников, приводили сюда и учили, как пользоваться противогазом во время войны. Знакомые с малых лет и, я бы сказал, родные стены стали чужими. На месте библейских текстов висели антирелигиозные плакаты. Впереди, где я некогда впервые самостоятельно прочитал: “Бог есть Любовь”, теперь было начертано: “Слава великому Сталину”. А ведь еще недавно, ушедшим летом, здесь проходил съезд представителей многих церквей Польши. Были гости из-за границы, пел сводный мужской хор, и я вместе с взрослыми уверенно исполнял свою партию.
Теперь верующие вынуждены были собираться в частном доме, предоставленном членом церкви, сапожником-инвалидом. Власти пока нас не трогали, хотя было известно, что верующие в Советском Союзе жестоко преследуются. У посещающих богослужение возникали противоречивые чувства: первое — отрадное, ибо сказано: “Если ходим во свете, подобно как Он во свете, то имеем общение друг с другом и Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха”(1Ин.1:7). Второе — чувство страха: ведь все подвергали себя опасности.
Особенно осторожничал хозяин дома. Выражение его лица беспокойством отражалось в сердцах верующих. Он садился всегда впереди, вместе с говорящими Слово. Больше всех поражен страхом был пресвитер церкви. Он не появлялся на богослужениях. Проводить собрания приходилось диакону, моему отцу, который, как и прежде, добирался в город за 12 километров лошадкой. Здесь уместно было бы осудить пресвитера. Однако, как мне сегодня кажется, упрекнуть следовало бы вначале апостола Петра. Это он первый отрекся от Христа. Что же сказал Христос Петру? “Но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты, некогда обратившись, утверди братьев твоих” (Лк.22:32).
Пораженного пастыря Пуховского Бог не отверг, и страх человеческий вскоре заменил страхом Господним. Еще во время войны, ободрившись, продолжил он пресвитерское служение. Проповеди последних лет его жизни производили особое влияние на слушателей. Молчаливый в кругу друзей, несмелый брат Пуховский становился неузнаваемым, проповедуя Христа распятого. Он говорил “как власть имеющий”. Непостижимая сила сходила в этот момент на проповедника и передавалась через него слушающим Слово Божие.
А тогда в первые дни установления советской (я бы назвал атеистической) власти “малое стадо” уменьшалось еще и потому, что перед войной в СССР, вместо семидневной недели, была введена “пятидневка”. На предприятиях, в учреждениях и учебных заведениях каждый пятый день календаря был выходным, воскресный же день обычно был рабочим.
Занятия в школе начались сразу же после прихода советских войск. Нас, гимназистов (и всех школьников), перевели на два класса ниже, и я оказался в 6 классе советской школы. Педагоги, знающие русский язык, приступили к занятиям без новой программы. Учительница, дочь священника, начала преподавать русский язык по царскому учебнику. Вскоре появились советские педагоги и учебники. Прежняя учительница русского языка и еще один сын священника перестали работать в школе. Новая учительница велела выучить стихотворение о Сталине.
Мне нравилось учиться в советской школе. У меня появились новые друзья, дети советских офицеров. И я впервые в своей жизни радостно бежал на занятия. Вначале о Боге, о религии в классе ничего не говорили. Я не ощущал страха за свои убеждения. В гимназии было иначе. Кроме того, что польские националисты (в том числе и школьники) высокомерно вели себя по отношению к белорусам, меня же еще считали “сектантом”. Однажды учитель на уроке назвал меня баптистом.
— А кто такие баптисты? — спросил кто-то из учащихся.
— Это те, кто, споткнувшись, разобьет себе лоб, а поднявшись, скажет: “Такова обо мне воля Божия”, — сострил “пан профессор”, как принято было называть в гимназии педагогов.
В классе поднялся смех.
На одно из воскресных богослужений не пришел никто из проповедников. За столом сидел один хозяин дома. Ноги у него были скрючены и малы, руки нормальные, голова большая с короткой стрижкой; о такой говорят “умная голова”. Он внимательно рассматривал пришедших на собрание.
Верующие в тиши молитвенно обращались к Богу, и вот встал один молодой брат и подошел к столу. Мы, подростки, звали его “старый кавалер”. Он дружил с нами, и мы любили его. Без музыкального слуха, он очень любил петь, но исполнял любую мелодию на один лад — “баском”.
— Ты, брат, поешь душой, — шутили мы.
Этот христианин раскрыл Библию, прочитал из Евангелия от Матфея 5:13,14,16:
— “Вы — соль земли… Вы — свет мира… Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославили Отца вашего Небесного” — и сел на свое место. Вдруг я увидел в этом человеке нечто, чего не замечал прежде. Это “нечто” носит название “смелость”. Брат сидел среди подобных ему бесстрашных христиан, как это и подтвердилось последующими годами. Таких язычники бросали на растерзание зверям, инквизиция сжигала на кострах, атеизм уничтожал в концлагерях. Такие “верою побеждали царства, творили правду, получали обетования, заграждали уста львов”. “Другие испытали поругания, побои, а также узы и темницу” (Евр. 11:33,36).
После прочитанного церковь спела:
“Услышь мольбу и вздох души моей, хочу Тебя, мой Бог, любить еще сильней. Хочу любить огнем любви святой; всем сердцем, и умом, и всей душой”.
Было благословенное собрание. Возможно, тогда впервые стал я задумываться над такими словами Библии: “И вот ты для них, как забавный певец, с приятным голосом и хорошо играющий” (Иез.33:32). Да, можно любить, можно и петь “всем сердцем, и умом, и всей душой”.
Приближалось Рождество. Мы приготовили праздничную программу и по старинке решили навестить верующих в деревне Карпеши. Последняя такая поездка состоялась в августе, перед самой войной. Тогда мы поехали на велосипедах с музыкальными инструментами за плечами. Ночевали в Слониме у пресвитера Даниила Ясько. Заочно я уже знал хозяина дома как поэта: учил его стихотворение о мальчике, который, прячась, закуривал папироску и сжег сарай с сеном. В памяти осталось, как мальчик стал “постепенно, понемножку красть, обманывать, курить…” Не знал никто тогда, какую сложную и трудную судьбу пошлет Бог этому поэту.
Полвека спустя, в руки попала атеистическая книжица, обливающая грязью поэта, издателя христианской литературы, пастора, радиопроповедника, белоруса Даниила Ясько, живущего в Нью-Йорке и вещающего Благую Весть о Христе по радио на родную Беларусь (еще и в 90-е годы он продолжал свою деятельность на этом поприще).
Пытки немецких фашистов, преследования и страдания, причиненные безбожной властью Советов ему и его семье и труд, труд, труд для Господа во всякое время на всяком месте. Кто бы нарисовал правдивую картину жизни поэта Даниила Ясько? А тогда две девочки Ясько хотели присоединиться к нашей компании, чтобы вместе поехать на общение в деревню Лохозва.
На обратном пути расположились в лесу на отдых. Подкрепляясь гостинцами, которыми снабдила нас церковь, мы размечтались.
— Неплохо прошел “съезд”, — заметил кто-то.
— Если учесть, что там была смесь евангельских христиан и христиан веры евангельской, то даже очень хорошо, — играя словосочетаниями, добавил я.
— Нам следует почаще делать такие поездки, — сказал брат Гордеев.
— Особенно если жать на педали 130 км в одну, затем в обратную сторону, — с притворной обидой сказал я.
— А ты крути только в одну сторону, — смеялись девочки.
— Не всегда велосипед будет единственным видом транспорта, — загадочно произнес Гордеев. — Церковь приобретет автомобиль. Будем разъезжать по селам и городам всей Польши.
Всем идея очень понравилась. Уже стали обсуждать, как кузов машины используем под сцену.
Представляли, как брат Гордеев затронет проповедью сердца грешников, как мы стройным пением будем славить Господа: у нас ведь хорошие голоса, есть музыканты и масса энтузиазма. Мечты, мечты… Сфотографировавшись на память, мы сели на велосипеды и с Богом в путь-дорогу.
Это было тогда (“тогда” — так выражались мы, имея в виду жизнь в Польше). Теперь решено было ехать в деревню Карпеши поездом до станции “Береза”, затем пешком километров 7-8. Незабываемый морозный вечер второго дня Рождества. Мы бодро шагали от станции по скрипучему снегу. Полная луна светила так ярко, что на снегу двигались человеческие тени. У всех было праздничное настроение, хотелось петь.
— Давайте сделаем последнюю спевку, — предложил ведущий. Я стал подыгрывать на гитаре. На краю деревни нас встретили знакомые сестры.
— Возвращайтесь быстренько обратно; в деревню приехала милиция, спрашивает, кто здесь из Пружан, — вполголоса, испуганно поведали нам сестры. Обратный путь показался длинным, от усталости я вспотел. Возможно, мне было тяжелее всех; я ведь был самым меньшим в группе.
После просочилась весть о том, что накануне Рождества в сельсовет д. Карпеши приезжало районное начальство. Среди них был инвалид со скрюченными ногами. Подозрение подтвердилось не сразу. “Не пойман — не вор” — гласит пословица, а поймать секретного сотрудника практически невозможно.
С приходом советской власти церкви оказались в изоляции. Если до войны через многочисленные журналы мы знали, как распространяется Благая Весть по всему миру, как живут и трудятся верующие в Польше и за ее пределами, знали даже, что происходит с нашими братьями за “железным занавесом”, то теперь все стало по-иному. В средствах массовой информации атеизм и антирелигиозная пропаганда были одной из главных тем. Конкретно, однако, о положении церкви не говорилось ничего. Советскую волну жадно ловили радиослушатели по всему миру и знали, что только в СССР Конституция гарантирует настоящую свободу совести.
В Западную Беларусь приезжал какой-то академик из Москвы и делал доклады, как в буржуазной Польше “дурманили” народ всевозможные секты. При этом он демонстрировал на экране снимки, в которых показывалось, как некий Мурашка на Пинщине, выдавая себя за Христа, брал кровь жены и ею причащал своих последователей. К ним причислял академик и нас.
Спустя почти год, получили первые сведения о верующих в Советском Союзе.
В один из выходных дней к нам постучался советский офицер.
— Здесь живет Пуховский Иосиф? (Мы тогда жили у Пуховского на квартире).
— Здесь. А вы что хотели от него? — с подозрением спросила моя сестра. Он заулыбался и ответил:
— Не бойтесь. Я верующий, по лицу вижу, что и вы тоже.
Офицер-медик был родом из Украины. В Кировограде и Днепропетровске у него родня. Все верующие. Оказывается церковь, этот “столп и утверждение истины”, не могут поколебать никакие силы ада.
— Несмотря на преследования и аресты, мы не исчезли, — сказал брат-офицер и прочитал стих 22 из 3 главы книги Плач Иеремии. Он пел нам песни, сочиненные в гонимой церкви. Одна из них начиналась такими словами: “Отчего меня мучит тревога и душа так тоскует, болит? Неужели Спаситель не знает, почему мое сердце стучит?”
Вспоминая теперь и анализируя, нахожу, что текст не на высоком художественном уровне и простая, безыскусная мелодия песни довольно точно передавали суть самой жизни и настроения верующих СССР того периода. Они теряли уверенность в том, что “пошлет Бог время лучшее, рассеет тучи грозные”.
Верующие же в нашем крае считали атеизм недолговечным. Братья, исследуя Слово Божие, приходили к выводу, что на Россию Бог изольет еще благодать в обильной мере и многие грешники примут Христа как своего личного Спасителя.
1940 год.
Каждое утро Пуховский ходит в киоск и покупает “Правду”. Газета подробно и с явной симпатией извещает о том, как немецкая авиация сбрасывает тысячи бомб на Лондон, как Германия без сопротивления оккупировала Бельгию, Данию, Голландию. Фашистский “Гулливер”- вермахт с легкостью мифического великана “перешагнул” сильно укрепленную оборонительную линию Мажино и занял половину Франции. Гитлер создавал “Великую Германию”, выводил “чистую арийскую расу”.
Торжественное, приподнятое настроение царило и у нас. Никогда ни до, ни после не наблюдал я таких многолюдных гуляний-шествий взад-вперед по тротуарам нашего города. Какое-то чувство коллективизма захлестнуло народ. Млад и стар выходили вечерами из домов, чтобы “на других посмотреть и себя показать”. А может что-то другое толкало народ на улицу? В людском потоке заглушался тревожный вопрос, беспокоивший каждого: “Что нас ждет впереди?” Этого не знал никто. В школе распевали “Катюшу” или “Тучи над городом стали, в воздухе пахнет грозой”. Из громкоговорителя на городской площади разносилось:
“Если завтра война, если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов” или
“Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…”
Затем, разумеется, победа коммунизма, т.е. создание рая на земле. В это верили многие. В пропаганде коммунистических идей и прославлении Сталина главенствующая роль принадлежала евреям. В нашем городе их было очень много. Весенними утрами, идя в школу мимо еврейских домов, я наблюдал, как евреи, сидя у приемников, внимательно слушали радиопередачи. Они знали многое, что неизвестно было другим. Они понимали передачи на немецком языке. Совинформбюро передавало далеко не все, что происходило в мире и особенно в Германии.
Ужас войны ощутили 22 июня 1941 года. Кончился учебный год. Мы вновь на приволье в родной хате, вместе с папой и мамой.
Тёплое солнечное утро воскресного дня. Собираемся ехать на богослужение. Вдруг оглушительный рёв заставил выбежать во двор.
— “Хамецкий” самолёт!
— Ну и сказанула, — ответил я младшей сестрёнке, видевшей пролетевший низко-низко самолёт. В глуши без радио мы ничего не знали. Впрочем, Москва объявила о начавшейся войне позже, чем узнали мы. Нам объявила бабушка:
— Война! На шоссе возле Шенев сбитый немецкий самолёт, — были первые её слова. В это утро она возвращалась домой от дочери и видела, как падал горящий самолёт.
Я побежал. Интересно было посмотреть.
Километрах в двух от леса, у шоссейной дороги, срезав верхушки придорожных сосен, рухнул на землю самолёт. Меж деревьев дымились разбросанные части самолёта, валялись какие-то баллоны.
В памяти запечатлелись два трупа лётчиков. Один, сильно обгорев, почернел, обуглился и казался очень маленьким. Второй, рыжий, голый, весь раздутый, с тлеющими под ним остатками мундира, походил на великана. Дальше, метров за 25, лежала молодая девушка, с безжизненно раскинутыми руками. Рядом усадьба. Несколько людей, как и я, всматривались молча.
— В лесу полно войск; какой-то солдат прицелился из винтовки в летящий низко самолёт и вот сбил, — сказал один из стоящих.
Вернулся домой. Перед глазами мерещились трупы. Бесчувственное отупение.
Ужас объял вечером. Сумерки вдруг осветились. В стороне города взметнулся огненный столб, лучше выразиться, море огня, и тут же понёсся сотрясающий атмосферу гул. Огонь разрастался, шёл уже не от земли, горело, казалось, небо. Гул и грохот от взрывов сотрясали и воздух и землю. Я стал дрожать, как в лихорадке. Забрался на русскую печь, чтобы не видеть. Заткнул уши. Так продолжалось минут 30-40. Затем грохот прекратился, пламя спало и всё утихло.
То уничтожались огромные запасы горючего, боеприпасы, бомбы и самолёты на военном аэродроме.
В понедельник вновь тишина, ярко светило солнце и мы, “бесстрашные”, побежали в разведку. За полкилометра в лесочке у “гостинца” (так назывался у нас старый наполеоновский тракт) стояли два танка с направленными на запад дулами. Мы остановились, думали, там есть солдаты. Затем подошли вплотную, вскарабкались на танк, нас никто не окликнул. Башня была открыта, внутри никого не было.
Во вторник утром послышался гул движущейся техники. Стайкою побежали к двум танкам.
Поднимая тучи пыли, двигались на восток танки, сотни танков. Одетые в чёрное, с чёрными от пыли лицами в башнях стояли немцы. Невыносимая жара и пыль; чем они дышали? А танки всё шли и шли. За танками последовали колонны моторизованной пехоты с пулемётами на люльках мотоциклов.
Передовые части промчались в “блицкриге”. В последующие дни тянулись и тянулись прочие войска, делая иногда остановку на нашем хуторе.
Советская власть исчезла внезапнее, чем появилась. Моментально водворился “немецкий порядок”. Появились ограждения из колючей проволоки и стали заполняться военнопленными. После краткой проверки пленных угоняли, на их место поступали новые. Леса были переполнены войсками Красной Армии. Множество танков, машин и прочей техники в полной боевой готовности оставалось в лесу.
Перед войной две тюрьмы в городе переполнены были “принудиловцами”. Это люди, которые опоздали на работу или совершили иные мелкие административные нарушения. Их тут же судили и направляли на принудительные работы. В Пружанах они лопатами копали большое “Комсомольское” озеро. Тюремщики тоже оказались за колючей проволокой. Часто советские офицеры-политруки выдавали себя за “принудиловцев”, спасаясь тем от расстрела. Попал в лагерь военнопленных и верующий офицер — наш друг. Его удалось вскоре забрать оттуда и он некоторое время жил у нас на хуторе.
Только в конце августа мы могли беспрепятственно прибыть в город на богослужение. За два месяца я внезапно так вырос, что меня не узнавали. Я и сам чувствовал себя иным. Физические изменения в организме и трагические события повлияли на мой, как сегодня выражаемся, менталитет. Озорного школьника больше не было. Начались “мои университеты”. Жизнь и смерть, советские партизаны и немецкие каратели. Энергия, распирающая юную грудь, и осторожность, сковывавшая действия. Мирские увлечения и желание святости… Таковы мысли, настроения, обстоятельства были в ту пору.
Вот некоторые события тех военных лет.
Из партизанских зон немцы выселяли жителей.
Коретко Николай Александрович, окончив перед войной Библейский институт в Лодзи, жил на краю Беловежской пущи. Переехав с семьёй к нам, он стал моим старшим другом и учителем. Вскоре мы решили совершить миссионерское путешествие по деревням Каменецкого района. Война вынуждала народ искать спасение. “Как тревога — так до Бога” — гласит пословица.
Холокост
Подходя к Каменцу, мы увидели издали толпу людей. То вели евреев на расстрел. Их было несколько сот человек. Пара подвод везла больных и не могущих двигаться стариков. Остальные послушно плелись рядами впереди телег. Там были дети всех возрастов, в том числе грудные на руках у матерей, молодёжь, солидные люди, мужчины и женщины. На сотню евреев приходилось 2-3 охранника, не более. Ни слов, ни слез. Что думали в это время “обречённые на заклание”? Знали ведь, что творят гитлеровцы по всей Европе. Неужели не могла избежать страшной участи самая предприимчивая, самая информированная, умеющая просчитать всё наперёд еврейская нация?
— Мы этого заслужили, — скажет после один еврей, который прятался у нас несколько дней после расправы фашистов с “юдами” в городе Кобрине.
Он смотрел, как убивали его жену и ребёнка. При бегстве с товарищем из гетто друга застрелили, ему чудом удалось сбежать.
Осенние сумерки. Спешим убрать с огорода капусту и морковь. Неожиданно на нашем дворе появился еврей. С обезумевшим выражением лица, отчаянным голосом почти простонал:
— Можно у вас переночевать?
В округе никто не впускал его в дом, все боялись, лишь кто-то направил к моему отцу, посоветовав:
— Иди к баптисту, может он пожалеет тебя.
Придя в себя, несчастный попросил помочь ему связаться с пружанскими евреями. Мы советовали ему уйти в партизаны, но он не согласился.
— Почему ты не хочешь спастись? — спросил я.
— Пойду к своим, — без объяснений ответил он и в благодарность маме за проживание вынул зашитые в куртку золотые “полчервонца”.
Я увёл его к евреям, которых гоняли из гетто на лесозаготовки неподалёку от нас. Пока немецкий патруль допрашивал, что я делаю в лесу, он незаметно влился в группу дровосеков.
А тогда, придя в Каменец, брат Коротко открыл Библию и из 16 главы пророка Иеремии прочитал:
“Так говорит Господь о сыновьях и дочерях, которые родятся на месте сем, и о матерях их, которые родят их, и об отцах их, которые произведут их на этой земле: тяжкими смертями умрут они и не будут ни оплаканы, ни похоронены; будут навозом на поверхности земли; мечом и голодом будут истреблены, и трупы их будут пищею птицам небесным и зверям земным. Ибо так говорит Господь: не входи в дом сетующих и не ходи плакать и жалеть с ними; ибо Я отнял от этого народа, говорит Господь, мир Мой, и милость, и сожаление” (Иерем. 16:2-5).
Через некоторое время такая же страшная участь постигла и пружанских евреев. Здесь народа было гораздо больше; сюда согнали евреев со всего района, были и беженцы из-за Буга. Их, как и евреев из других городов, увезли в Бронную гору. Там их расстреливали. Несчастных ставили над вырытым рвом и “косили” автоматными очередями. В яму падали мёртвые и смертельно раненые. Свершив злодеяние, озверевшие палачи спешно покидали свои позиции. Кто видел, кто наблюдал эту жуткую картину смерти? Бог. Да, осмелюсь произнести здесь Его Имя. Читающий может возмутиться, может страшиться, но именно так говорит Библия.
Рассказывали, ещё некоторое время груда тел шевелилась, говорили, кто-то выбрался из-под трупов и спасся. Трупы начинали разлагаться, но вскоре следующая партия смертников засыпала трупы землёй, затем сама становилась над обрывом и превращалась в трупы.
Несколько дней каратели прочёсывали пружанское гетто. Забор из колючей проволоки проходил как раз вдоль улицы, где стоял Дома молитвы (дом опять принадлежал церкви). За Домом молитвы находилась синагога.
Прибыв в воскресение на богослужение, мы видели за забором мёртвый город. Невдалеке, зацепившись за колючки проволоки, висел вниз головой еврейский мальчик. На земле кровь. Вокруг синагоги разбросаны белые пергаментные свитки священных книг. В Доме молитвы было холодно, сыро, неуютно. Сказали, что один еврей пытался укрыться на чердаке Дома молитвы, но его нашли и там.
Когда снята была охрана, в гетто начали орудовать мародеры, желающие поживиться добычей, “найти клад”.
Прибыв на следующее богослужение, я поднял с земли несколько свитков Торы. Свитков валялось много; они никому не были нужны. Из специально выделанной козьей кожи пергамент был старательно исписан выведенными древнееврейскими буквами. По замусоленным краям кожи и рукояткам свитков можно предположить, что им было очень много лет. Ценные исторические памятники. Почему я этого тогда не понимал?
Вспомнилось, как в один год совпала еврейская и русская пасха. Синагога заполнена набожными евреями, а вдоль её и вдоль Дома молитвы улица была запружена подводами. Это евангельские христиане прибыли со всех концов района на пасхальное богослужение.
Вместе с проворными дружками мы сумели тогда побывать в синагоге. В чёрной длинной одежде с “ермолками“ на голове сидели и стояли бородатые евреи. На лбу и на руке привязаны узкими ремнями кожаные кубики.
Запечатлелся белый свиток, сворачивающийся на две палки с двух концов и державший его бородатый раввин.
Шмыгнув из синагоги, мы прибежали на своё собрание, когда пресвитер поздравлял церковь словами:
— Христос воскресе!
Мы вместе дружно ответили:
— Воистину воскресе!
Знакомый лавочник-еврей угостил нас в тот день пасхальной мацой. Папа, поблагодарив, не преминул засвидетельствовать ему слова из Библии:
— Пасха наша, Христос заклан за нас (1Кор.5:7). Богатый лавочник дружелюбно похлопал папу по плечу:
— У нас один Бог, пан Евтухович.
У нас один Бог
Почему Бог такой жестокий? Если Бог един, то почему столько вер? Почему христиане на протяжении веков истребляют друг друга и теперь продолжают враждовать? Почему? Почему? Почему?
Недавно пришлось беседовать с одним учёным. Он ищет истину. Знает Библию.
— Да, Христос учил правильно, — говорит он, — но что будет с 4/5 человечества, не знающего учения Христа? — задумчиво спросил он.
Где та “мудрость, сходящая свыше”, “ум Христов”, чтобы требующим от нас ответа указать на Бога, который “делает дела великие для нас непостижимые”? Мы знаем, что объяснение всему заключено в Библии, но как мы умеем ей пользоваться? Проходящий XX век изменил мировоззрение человека и окружающую его обстановку больше, чем всё прошедшее тысячелетие. Неизменным остаётся лишь Бог. Он предрёк, предопределил все события наперёд. “Зачем мятутся народы и племена замышляют тщетное?” Будет так, как хочет Он, “а ты кто, человек, что споришь с Богом”? Нам необходимо вникать “в себя и в учение”, чтобы уяснить себе и передать слушающим нас, что говорит Библия. К сожалению, на протяжении веков и сегодня особенно дьявол стремится сбить на ложный путь всякого искренне стремящегося постичь волю Божию относительно человечества в целом и каждого человека в отдельности.
Понять всё происходящее вокруг нам будет легче, когда мы сможем понять во свете Священного Писания судьбу народа, о котором повествует Библия, народа, избранного Богом, народа, имя которого будоражит сознание человечества по сей день, — народа израильского.
Геноцид еврейской нации забыть и забывать нельзя. После виденного мною “еврейский вопрос” интересует меня как в духовном, так и во всех иных отношениях. Не остаются равнодушными к нему также другие христиане и нехристиане, атеисты и язычники. Только понимание и толкование этого вопроса бывает диаметрально противоположным: одни, скажем прямо, ненавидят евреев, другие относятся к ним позитивно. Какой народ мира вызывал и вызывает к себе столько симпатий и антипатий? Я благословляю Израиль, потому что Бог сказал: “Я благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну”. Я уважаю этот народ, как уважал его и мой отец. В молитве он произносил: “Бог Авраама, Исаака, Иакова и наш Бог”. Я испытывал симпатии евреев к себе при разгуле и произволе атеизма, когда мне, как верующему, нелегко приходилось в жизни. Это не значит, что с евреями можно во всём соглашаться или оправдывать их поведение. Мне тяжело было слушать, как еврей, сестра которого стала христианкой, поносил Христа. Мне прискорбно констатировать, что представитель культурного израильского центра, с которым пришлось как-то встретиться в Минске, оказался отъявленным атеистом. Всё же я, как и многие, считаю, что Израиль является стрелкой на Божьих часах.
После страшных событий военного периода образование государства Израиль в 1948 году -движение этой стрелки. “Шестидневная война” — опять движение. Всемирный “исход “- то же. В той же 16 главе пророка Иеремии читаем: “Приходят дни, — говорит Господь, — когда не будут уже говорить: жив Господь, Который вывел сынов Израилевых из земли Египетской, но жив Господь, который вывел сынов Израилевых из земли северной и из всех земель, в которые изгнал их, ибо возвращу их в землю их, которую Я дал отцам их. Вот, Я пошлю множество рыболовов, — говорит Господь, — и будут ловить их; а потом пошлю множество охотников, и они погонят их со всякой горы, и со всякого холма, и из ущелий скал. Ибо очи Мои — на всех путях их; они не скрыты от лица Моего, и неправда их не скрыта от очей Моих. И воздам им прежде всего за неправду их и за сугубый грех их…” (Иерем.16:14-18).
Эти слова цитируются сегодня очень часто, и я уверен, что никогда Слово Божие, которое исходит из уст Его, не возвращается к Нему тщетным, но исполняет то, для чего Он послал Его (Ис.55:11). Бог воздал “им прежде всего за неправду их и за сугубый грех их”, но, как видно, не до конца. Ещё и теперь, к началу третьего тысячелетия от рождения Христа, не все евреи стремятся в землю обетованную, хотя и видят, как антисемиты всё громче выражают свою ненависть к “жидам” .
Стрелки на Божиих часах движутся так, что имеющие глаза будут замечать это движение. Христос сказал: “От смоковницы возьмите подобие: когда ветви её становятся уже мягки и пускают листья, то знайте, что близко лето” (Мтф.24:32).
Относительно Израиля можно сказать, что Бог дал им “дух усыпления”. Ещё не пришло то время, когда “на дом Давида и на жителей Иерусалима изольёт Бог дух благодати и умиления, и они воззрят на Того, Которого пронзили, и будут рыдать о Нём, как рыдают о единородном сыне” (Зах. 12:10).
Да, у нас един Бог — Иегова. Библия однако говорит, что един и посредник между Богом и человеками — Сын Божий Христос Иисус.
“Еврейский вопрос”, иначе вопрос Израиля, интересует меня потому, что он помогает постигать “тайну, сокрытую от веков и родов”, великую тайну Христа и Церкви, тайну нового Израиля. “Ибо не все те израильтяне, которые от Израиля”, “не плотские дети суть дети Божии”. “Дух Божий свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божии”.
Г. Евтухович