Екклесиаст пишет: «Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу».
Смерть. Страшная, нежеланная гостья, разрывающая своим приходом привычное течение жизни, разлучающая сердца, опустошающая души. Чужая, неестественная в самом порядке вещей. Вначале она приходит не к нам, а к другим людям: соседям, родственникам, знакомым. И мы, видя, что она прошла мимо, втайне вздыхаем облегченно, но ее пронизывающий потусторонний взгляд проникает глубоко в душу, оставляя неизгладимый след. Невысказанными словами она напоминает, что скоро и наша очередь, и сердце сжимается от страха неизбежности.
Этот взгляд ужасен, эти слова незабываемы. А как бы хотелось их забыть. Мы не хотим думать о смерти. Нам хочется верить, что с нами это никогда не произойдет. Это где-то там, в другом мире. В кино или в каких-то далеких больницах умирают люди, но не здесь, не скоро. Это случается с другими, но никогда не может случиться со мной. Ведь я же не такой, как все, я особенный, я не могу умереть. Неужели может такое быть, что «будет мир с его насущным хлебом и суетностью дня, и будет все как будто бы под небом, и не было меня»? Нет, к тому времени медицина достигнет небывалых высот, изобретут таблетки, которые сделают меня бессмертным, меня наверняка пронесет…
Я помню свою первую встречу со смертью. Мне было тогда года три. Обычно ребенок в этом возрасте ничего или почти ничего не помнит. Но это врезалось в мою память очень сильно. Умер мой сосед. Я часто встречал его живым, он разговаривал со мной, большой, сильный человек, а здесь… Меня поразила мраморная бледность его лица в черном гробу. Вялое бессилие рук, связанных на груди. Как-то особенно ярко выделялись на этом мертвенно белом лице черные ноздри. Я непонимающе смотрел, как плакали люди и целовали его в бескровные губы, как потом закрыли гроб крышкой. Звуки молотка, забивающего гвозди, гулко разносились по кладбищу. Гроб на веревках опустили в яму, все стали бросать туда по горстке земли, подтолкнули и меня, и я тоже бросил. Позже, уже дома, я спрашивал у мамы:
— Что это было?
Она ответила:
— Это была смерть, дядя умер.
— А почему дядя умер?
— Потому что все умирают.
— И я тоже умру?
— Все умрут.
Словно бездонная бездна вдруг разверзлась передо мной, ледяной страх сковал душу и парализовал сердце. Все померкло перед глазами, и смертельным ужасом наполнилась душа: я умру!
— Я не хочу, я не умру, я боюсь!
— Не бойся, сынок, это будет еще не скоро.
Но я не мог успокоиться. Какая разница, скоро или не скоро, все равно умру! Долго ждать или коротко, она же придет, она явится, смерть! Как страшно! Я не умру, я не умру, я не могу умереть, ведь я же особенный, я хочу жить! Через многие годы после этого я все так же по-детски убеждал себя: «Я не умру!» Меня это не постигнет. Со мной не может случиться то, что происходит с людьми вокруг меня. Я не умру внезапно от сердечного приступа, как мой отец. Нет, я не упаду так с кровати, не сломаю нос и не пролежу целую неделю в своей квартире. Меня не собьет случайная машина на вечерней дороге, как сбила моего одноклассника. Меня не убьют в подвале, как убили моего соседа. Меня не разрежут, и не сложат в мешок, и не спрячут под подвальной лестницей. И маленькие дети, играя, не найдут меня там. Это с ними случается, но разве может это произойти со мной? Ведь я же не такой, я особенный! Я не сгорю во время пожара, и меня не переедет поезд. Я не упаду с высоты и не утону в реке. Я не лягу в холодном морге рядом с другими безжизненными, раздетыми телами. И меня не будет вскрывать равнодушная рука патологоанатома, которому все равно, кто я и что делал при жизни. Я ведь не такой, как другие люди. Да, они думали про себя так же, но ошибались, а я не могу ошибиться, ведь я — центр мира, средоточие вселенной! Инстинкт самосохранения, жажда жизни борются во мне с неизбежностью конца. Эта борьба ведется в каждой душе, но она настолько тяжела, что мы скорее склонны забыть о ней, заглушить чем-то другим, отвлечься, чтобы не томиться неразрешимым вопросом. Мы, словно козырьком от солнца, отгородили свою душу от мыслей о смерти суетой и глупыми фразами, вроде «все там будем». Но ни суета, ни эти фразы не помогут, когда перед нами откроется бездна и с неумолимой неотвратимостью, отчаянно цепляясь за жизнь, мы начнем скользить к краю. Поэтому нужно думать о том времени сейчас. О времени, когда «всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо», о дне, когда снимется пелена с глаз нашей души и откроются вечные книги. Наша жизнь изменится, если мы посмотрим на положение вещей в мире во всей их полноте. Память о смерти изменит нашу жизнь и приведет нас к Богу. Древние христиане говорили: «Если пришло искушение, подумай о дне смерти — и не согрешишь». Нам нужно жить, как говорили римляне, «Memento Mori» — помня о смерти. Так поступали египтяне, которые часто вносили в торжественную залу, наряду с самыми лучшими яствами и напитками, мумию какого-нибудь покойника, чтобы она служила напоминанием для пирующих.
Смерть — это реальность жизни, с которой неизбежно столкнемся. Мы отчаянно надеемся, что где-то спрячемся от нее, убежим, перехитрим, но шансов, увы, нет. Тем, что не хотим об этом думать, мы не отменим смерть и не отсрочим ее. Она неумолимо придет к нам в свое время. Поэтому нужно думать о ней сейчас.
Я позволю себе высказать несколько шокирующую мысль: смерть — самый лучший евангелист, самый эффективный проповедник, самый действенный миссионер. Никакие евангелизации, концерты, призывы не привлекли к Богу столько людей, сколько привлекло простое осознание, что приближается смерть. Самые сильные и смелые люди бледнели и дрожали перед ее лицом. Самые каменные и холодные сердца таяли, самые черствые души начинали молиться. Абсолютное большинство людей, оказавшись вблизи от смерти, вовсе не вели себя так, как в кинофильмах. Они молились и каялись в грехах.
Второй случай из моей жизни, тоже в некотором роде связанный со смертью, не заставил себя ждать. Мои родители крестили меня в православной церкви, и я, наверное, должен быть признателен, потому что благодаря этому я узнал о смерти Иисуса Христа.
В шуфлядке стола в нашем доме лежал мой крестик — оловянный, маленький. Однажды я залез туда, нашел его и смог рассмотреть маленького человечка на нем. Как раз в доме оказалась моя тетя, и я спросил у нее:
— Кто это?
— Это Иисус Христос.
— А что Он здесь делает?
— Его распяли.
— Что значит распяли?
— Ему гвоздями прибили руки и ноги к этому кресту.
— И долго Он там был?
— Пока не умер.
И снова холод наполнил душу. Снова — смерть, снова — этот ужас. За что Его так? Какими злыми и жестокими были люди, которые так мучили Его! Я спросил тетю, за что Он умер, но ни она, ни кто другой в нашем доме не знали, почему умер Иисус Христос. Только через пятнадцать лет я с изумлением узнал, что Он умер за меня, чтобы я мог жить. Сам Христос говорил, что смерть — наибольшая жертва, наивысшая цена: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои».
Это еще одна важная причина, по которой мы должны думать и помнить о смерти. Христос пошел на смерть за нас. В окопах нет атеистов. Когда смерть черной тучей нависает над душою, то уже не до философии, сам собой из глубины сердца рвется вопль: «Господи, спаси меня!» Молятся моряки на тонущем судне, молятся пассажиры падающего самолета. Молятся захваченные террористами заложники в кинотеатре. Если бы вместо вооруженных людей на сцену вышел сам апостол Павел, то и его проповедь, даже если бы ее внимательно выслушали, не произвела бы такого действия. Но близость смерти открывает глаза и показывает действительное положение вещей. И такими ничтожными кажутся рядом с ее зияющими глазницами все наши амбиции и стремления, мечты и дела всей жизни. Бездонная глубина и беспредельная вечность наполняют невиданным доселе страхом, и единственное, что может дать отраду, — молитва к Богу.
Да, многие из тех молящихся, когда горечь смерти минует, возвращаются к прежним делам. Сам по себе страх смерти не спасает душу, если в ней не посеяно Божье Слово и не произвел своего действия Святой Дух. Однако если семя посеяно, то ничто не будет таким действенным орудием разрыхления затвердевшей почвы сердца, как холодное дыхание смерти. Многие пришли к Богу именно благодаря ему. Да и те, кто вернулся, уже не смогут во всем стать прежними. Помнить о смерти следует и спасенным. Тому есть несколько причин. Во-первых, сама суть христианской жизни заключается в том, чтобы не отгораживаться от трудностей жизни, но с Божьей помощью преодолевать все преграды. То, что невозможно для неверующего, подвластно христианину. «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе», — пишет апостол Павел. Заглушать страх, убегать от проблемы не выход. Вооружиться верой и с надеждой на Господа быть готовым ко всему — это путь Божьего чада. Иначе, когда придет последний час, устоит ли вера, которую боялись употреблять в дело и с которой прятались за ложными укреплениями человеческой хитрости?
А во-вторых, память о смерти обязательно изменит нашу точку зрения на все положение вещей в мире. Помня о смерти, мы не будет собирать себе сокровища на земле. Пусть даже моль и ржа не истребит их и не проберутся к ним воры, еще немного — и наша душа расстанется с телом. «Кому же достанется то, что ты заготовил?» — спрашивает Господь.
Помня о смерти, мы будем тверже противостоять искушениям, зная, что «человекам положено однажды умереть, а потом — суд». Память о смерти поддержит нас в трудных положениях и страданиях за Христа, потому что, «если мы с Ним умерли, с Ним и оживем; если терпим, то с Ним и царствовать будем». Память о смерти ослабит связи, которыми грех влечет нас к себе, откроет врата вечности и приблизит к Спасителю. «Таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу, — писал мудрый Екклесиаст. — Сердце мудрых — в доме плача, а сердце глупых — в доме веселья». Куда мы пойдем? //