Взирая на кончину их жизни, подражайте вере их. Евр. 13:7
(Свидетельство о пасторе церкви ЕХБ г. Барановичи Зеленевском Иване Антоновиче)
В белорусской крестьянской семье у Зеленевского Антона 9 ноября 1906 года родился сын, которого назвали Иван. В 1914 году, когда ему было 8 лет, началась первая мировая война, которая докатилась и до его тихой белорусской деревни Россошь. Всех жителей, по распоряжению властей, угнали в беженцы в Россию, в Оренбургскую губернию, где он окончил 6 классов школы.
Прошло время. Пламя войны затихло. Беженцы стали возвращаться к родным очагам. Когда семья Зеленевских вернулась в родную деревню, та была в составе Польши. В сердце уже взрослого Ивана поселилась огромная ненависть к оккупационному польскому режиму. Он нашел среди сверстников своей деревни и окружающих деревень таких же единомышленников, и они совместно начали строить планы, как бороться с польскими «поработителями». Были созданы подпольный революционный комитет и комсомольская организация, секретарем которой был избран Иван Зеленевский, как самый грамотный активист-подпольщик. В это время власти издали постановление, чтобы молодые люди, не имевшие польского образования, шли в школы и там получали его на польском языке. Иван успешно окончил четыре польских класса, одновременно занимаясь подпольной работой. Через какое-то время подпольщики стали изготавливать листовки и активно расклеивать их на видных местах: на заборах, домах и на базаре в г. Новогрудке. Листовки содержали призывы к свержению польского гнета и к воссоединению Беларуси.
Вскоре Иван был избран секретарем комсомола Новогрудского района, и забот у него прибавилось. На собрании постановили, что, наряду с политической работой, надо усиленно заняться борьбой с религией, как с пережитком прошлого. Иван говорил, что насмотрелся уже в России на действия православных священников, дьячков и их надо гнать повсеместно грязной метлой, они обманщики как в Беларуси, так и в России. Но, помимо православных и католиков, есть и какие-то «штунды». С их и решили начать очищать родную землю от религиозных предрассудков. Энергия у молодых людей била через край, и не задумываясь они были готовы на все, подогреваемые и направляемые «товарищами», приходившими к ним из Восточной Беларуси.
Однажды решили сжечь крестьянский дом вместе с людьми, потому что там собирались «штунды». Недолго думая, в канун Пасхи, когда «штунды» проводили богослужение и народа собралось человек пятнадцать, комсомольцы пришли к этому дому, облили его керосином, и Иван зажёг спичку. Осталось только бросить ее в приготовленный лен, но он, подумав, потушил спичку и шагнул внутрь дома — посмотреть напоследок, что там, в доме, делается, где увидел сельских старушек, сидящих на лавках, стол в красном углу комнаты, икон не было, и старенький мужичок, весь седой, стоял за столом и читал какую-то потрепанную книгу. Окончив чтение, он спросил у Ивана, что тому надо. Тогда молодой человек грозно сказал: «Мы вас, «штундов», сейчас сожжем, если не разойдетесь по домам». По виду этого человека сидящие поняли, что с ними не шутят. Помолчав, старик сказал, обращаясь к Ивану: «Решили сжечь — жгите, дайте только возможность помолиться Богу. А тебе, человек, скажу, что Христос тебя любит, и если будет у тебя трудная минута в жизни, то обратись в молитве к Господу с верою, и Он тебя услышит и поможет. Запомни это. Мы такому живому Богу служим и молимся». Все находящиеся в доме опустились на колени, кроме активиста Ивана. Молились о спасении душ и о прощении этих людей, пришедших их уничтожить огнем, за все благодаря Христа. Иван стоял и слушал. Потом резко повернулся, вышел на улицу и сказал своим товарищам: «Поджигать не будем, пусть молятся», — и быстрой походкой зашагал по дороге прочь от дома, навстречу темноте…
Прошло несколько лет. Подпольная работа и политика так захватили Ивана, что он совершенно забыл о том случае, когда хотели сжечь старых, молящихся людей, и о словах седого старца.
Действия подпольщиков заставили власть действовать, тайно внедряя к подпольщикам своих людей. Вскоре подосланная девушка завоевала доверие и была в составе комитета, знала всех руководителей в лицо и планы работы организации. Соответственно, все это было известно и тайной полиции. Действия властей не заставили себя ждать.
Ивана арестовали в числе первых. Под конвоем, со связанными руками, на подводе его повезли в Новогрудок. Мрачные мысли наполняли голову Ивана, но самый главный вопрос оставался пока без ответа. «Так кто же предатель, — думал Иван по дороге, — неужели эта миловидная девушка, которая так активно трудилась в нашем комитете?..»
В Новогрудке Ивана подвели к мрачной двери, со скрипом открыли ее, лязгнув огромным замком, и, толкнув его внутрь, захлопнули дверь, загремев запорами. Продвигаясь в темноте, он зацепился за что-то твердое на уровне колена, потерял равновесие и по инерции рухнул лицом на бетонный пол. Из носа полилась кровь… Придя в себя от сильной боли, Иван поднялся и сел на скамейку. Прислушался. Гробовая тишина. Постепенно глаза стали осваиваться: это была камера на одного человека, без всяких условий к жизни. Больше никто его не беспокоил, и в конце концов он уснул. Утром застучали засовы, лязгнула железная дверь, и Ивана куда-то повели, спрашивали, писали и опять куда-то водили, отчего в голове сельского парня все перепуталось и перемешалось. Окружающие люди смотрели на него, как на бандита. Вечером он остался наедине с самим собой в знакомой камере, с грустными мыслями. Усталость и нервные перегрузки свалили двадцатиоднолетнего парня на скамейку, и он уснул тревожным сном. Вдруг застучали засовы, и ему приказали следовать за конвойным на допрос, заложив руки за спину.
В помещении, куда привели арестанта на допрос, он ничего не рассмотрел, потому что настольная лампа светила прямо в глаза и слепила. С противоположной стороны стола прозвучал приказ рассказать о руководстве организации, планах работы, назвать имена и фамилии руководителей. В голосе начальника звучала сталь. «Ничего я не знаю и ни к каким организациям не причастен», — ответил подследственный. Следователь пояснил, что или вся правда сразу, или потом ему будет очень плохо. Иван молчал. «А ну, говори, — закричал сзади кто-то в ухо, — повторять больше не будем!» После короткой паузы кто-то сзади схватил Ивана за волосы пятерней и потянул вверх, а из-под него выбили табуретку. Арестант почувствовал страшную боль, затрещали волосы, его бросили на бетонный пол. Лежащему на полу, ему сапогами стали наносить удары по туловищу, в живот и куда придется. Иван успел руками закрыть лицо и вскоре потерял сознание. Когда пришел в себя, был весь мокрый и лежал в луже воды. Не успел сосредоточиться, как снова послышались те же вопросы, а в ответ — гробовое молчание Ивана, и снова жуткие истязания допрашивающих. Он вновь терял сознание… Очнувшись в своей камере, он начал рассуждать: «За что такие издевательства? За идею», — ответил он, успокаивая себя. Не чувствуя ни рук ни ног и даже не в силах повернуться, он был способен только думать, и то с трудом. Голова была тяжелой как чугун, все тело гудело и болело. Все взвесив и поняв трагичность своего положения, Иван пришел к твердому убеждению, которое не должен нарушить ни при каких обстоятельствах: «Что со мной будут делать, пусть делают, пусть даже лишат жизни, но я должен не выдать никого, не назвать ни одной фамилии или имени. Пусть нас предали, но я не предатель, и лучше смерть, нежели предать своих друзей».
Потянулись тяжелые дни, полные допросов, и ночи, полные истязаний. Кормили очень скудно, держали впроголодь. Отощавшего и избитого, его перевезли куда-то в другое здание, он понял, что в тюрьму, бросили в одиночку и ночью вызывали на допросы. В часы затишья Иван не раз думал о том, правильный ли выбор сделал он в жизни. И щемящее чувство сомнения все чаще стало наполнять душу… Чем больше находился Иван в тюрьме, тем более жестокими становились пытки. Хотя в полиции все уже знали об их организации, да не только знали, но и разгромили ее, но полиции и жандармам хотелось сломить дух этого молодого сельского парня, фанатично защищавшего свои взгляды о справедливости социализма. Чтобы добиться признания, помимо избиения, кисти его рук закладывали между косяком и полотном двери и зажимали так, что пальцы чернели, распухали и становились как деревянные. Били по голове так, что из ушей текла кровь, а также загоняли иголки под ногти рук и ног.
В одну из таких страшных ночей, когда Иван был брошен после пыток в камеру, пропитанную его кровью, он почувствовал, что скоро придет конец его жизни. Еще несколько таких пыток — и он не выдержит, скончается от перенапряжения и болевого шока. Молодому парню страстно захотелось жить, ведь жизнь только начинается, ему всего двадцать один год, а это время, которое провел в тюрьме, уже сделало его наполовину инвалидом. Как на экране, пронеслась вся прожитая жизнь. И тут Иван вспомнил, как когда-то они торопливо шли, намереваясь сжечь дом, где собирались «штунды», и как белоголовый старец сказал ему слова, что, когда будет трудная минута в жизни, нужно обратиться ко Христу с покаянием, принять Его как Спасителя, и Он простит и откроет новый путь, ведущий в небо, ведь Христос любит его. Эти воспоминания, как током, пронзили существо арестанта. Он принял эту мысль, как искру жизни, и с воплем простонал: «Господи! Если Ты есть и выведешь меня отсюда, я всю свою оставшуюся жизнь буду служить Тебе. Услышь меня здесь».
В груди вдруг стало тепло и очень приятно, даже боль истязаний сделалась терпимой. Иван пережил что-то такое, чего раньше никогда не переживал. Грудь наполнила какая-то особенная радость. Ему показалось, что камера наполнилась светом и присутствием еще Кого-то. Ныло и болело тело, но ощущение присутствия Друга наполнило его существо новой, приятной, неведомой до этого силой, и он начал говорить Другу все, без утайки открывать всю свою прошедшую жизнь, как умел. Он молился! На следующем допросе арестант заявил, что уже верит в Бога, что Бог нашел его в камере и он стал христианином. Его по-прежнему продолжали истязать и одновременно наблюдали за ним, не сошел ли он с ума. Между допросами Иван на всю камеру молился, призывал Бога, ни на кого не обращая внимания.
Прошел еще месяц или два, но это время показалось молодому человеку вечностью. Иван стал просить Господа послать свидание с матерью, хотя надеяться на это было трудно. Однажды в полдень его повели в какую-то камеру, и когда он вошел туда, то увидел свою маму. Она сразу не узнала его. От прежнего Вани ничего не осталось, только голос был таким же — голосом ее сына. Мать трижды осенила его крестным знамением, — она была усердная православная христианка, — и стала поспешно задавать вопросы о здоровье, о жизни и делиться домашними новостями. Встреча была короткой, и только он успел попросить маму принести ему побыстрее что-нибудь из святых книг, как вошел конвоир и свидание закончилось.
Через несколько дней мать принесла Новый Завет. Между допросами Иван стал читать Евангелие. Радость наполняла душу. Открывалось понимание Божественных слов. Конвойные заглядывали в глазок и докладывали вышестоящему начальству, что делает и чем занимается заключенный одиночной камеры. К арестанту стали относиться намного лучше.
Прошел еще месяц, полный неизвестности и допросов. Была очная ставка со шпионкой, которая работала подпольщицей по заданию полиции. Иван только сказал ей, что познал Господа и Ему будет верен всю оставшуюся жизнь и что с прежней жизнью покончено, даже не осудив девушку за шпионаж в их организации. Больше он ее никогда не встречал. На одном из допросов ему сказали, что этот допрос для него последний, больше держать его в тюрьме не будут, а расстреляют, и что не верят в его «перерождение». Иван ответил: «Вы что хотите можете со мной сделать, даже можете затолкать меня в ствол пушки и выстрелить, я готов; но от Господа я не откажусь и останусь Ему верным. Он мне открыл путь к спасению, и я буду Ему служить всю оставшуюся жизнь». Следователь дал команду, и арестанта вывели на крыльцо тюрьмы. Ивана осветило яркое солнце. От неожиданности он прищурился и протянул к свету свое бледное, исхудалое лицо. «Ведут расстреливать», — подумал молодой человек, но на душе было как-то спокойно. Все происходило как во сне. «Наверно, и тела родителям не отдадут», — подумал, как о ком-то постороннем, Иван. «Стой! — скомандовал офицер. — Прощайся с жизнью!» Иван остановился. Вдруг ощутил ногой такой сильный пинок под зад, что не удержался на ногах и полетел вниз со ступенек крыльца на щебенку, пропахав ее головой и руками, распластался на земле. «Вон в свою деревню, чтоб и духу твоего здесь не было, пся крев!» — крикнул офицер и, развернувшись, вместе с конвойными скрылся за дверью тюрьмы.
Придя в себя, Иван вскочил на ноги. Лицо и руки жег огонь и они кровоточили. Еще раз взглянув на тюрьму, он быстро зашагал прочь. От Новогрудка до его деревни было пятьдесят километров.
Дойдя до ближайшего леса, молодой человек свернул с дороги в кустарник и опустился на колени со словами молитвы, благодаря Спасителя за чудо внезапного освобождения. Ведь это был явный ответ на его молитву. Иисус его услышал! Слезы радости и благодарности Христу текли по щекам Ивана, но он их не замечал. Сердце ощущало свободу, готово было вырваться наружу и куда-то улететь. Солнце покраснело, склоняясь к закату, когда он вышел из кустов на дорогу и заспешил домой. Хотелось лететь…
Дома Ивана не ждали, и его появление застало всех врасплох. Раньше других пришла в себя мать и кинулась обнимать сына и читать молитвы. Несколько недель Иван залечивал раны и восстанавливал пошатнувшееся здоровье. Читал Евангелие, потому что больше ничего его не интересовало. Молодой организм брал верх над недугами, усиленное питание и отдых делали свое благотворное действие. Через какой-то месяц он чувствовал себя хорошо, но никуда не выходил, ни с кем не встречался и только выполнял мелкие работы по дому. Сердце его влекло в общение с народом Божиим.
В то время Господь начал благословлять те места проповедью Своего Слова, и люди стали тянуться к Христу и каяться, как пожилые, так и молодые. Иван встретился со сверстниками, которые тоже приняли Христа в свои сердца, и те отвели его в церковь христиан-баптистов, где познакомили со всеми членами церкви. Община была не многочисленная, но имела бодрую, богобоязненную группу молодежи, ставшую костяком, вокруг которого потом группировались приходящие в церковь новые молодые люди. Верующие поддерживали тесные связи с другими церквами. К ним приезжали братья из Варшавы, Гданьска и других мест, проповедуя Слово и наставляя в вероучении.
Без долгих раздумий брат Иван включился в труд молодежи, который заключался в том, чтобы призывать к покаянию людей, рассказывая им о великой любви Божией, о спасении в Господе Иисусе Христе. Россошская церковь постепенно увеличивалась. Бывший комсомолец имел природный дар оратора, который еще больше усовершенствовал, когда приходилось много и убедительно говорить с молодыми людьми, будучи секретарем Новогрудского подпольного райкома комсомола. Теперь с подпольщиной и комсомолом молодой парень порвал окончательно, но умение горячо и убежденно говорить осталось. Христос употребил его дарование на Евангельском поприще.
Через какое-то время Иван стал руководителем молодежи церкви, и вокруг него начала группироваться христианская молодежь. Каждое богослужение были покаяния, и церковь росла. Тот белый старичок, которого бывший подпольщик хотел сжечь в свое время, был руководящим их церкви, и Ваня поначалу чувствовал большое смущение, когда с ним встречался, но этот брат относился к нему очень доброжелательно, и вскоре отношения их выровнялись, а смущение и робость исчезли.
Деревня Россошь находилась недалеко от города Барановичи. Стали поддерживаться связи с церковью ЕХБ этого города. В то время с Запада приезжали христианские руководители всех рангов, принося в церковную жизнь новое дыхание. Ехали миссионеры, пресвитеры церквей, проповедники, образованные служители во всех сферах христианского служения, а также музыканты, преподаватели. В городе Барановичи открылась Библейская школа, школа подготовки проповедников, где преподавали гомилетику, библиологию, догматику и другие предметы, а также открылись регентские курсы, куда пришла учиться руководить хором, изучить нотную грамоту и получить музыкальное образование молодежная группа церкви д. Россошь. Иван возглавлял группу и вначале занимался в Библейской школе, после ее окончания закончил и регентские курсы. Перед поступлением на учебу брат Иван вступил в завет с Господом – принял святое водное крещение.
В. Монтик