Home Духовная статья Рече безумец

Рече безумец

by Andrei

В марте месяце обратился ко мне весьма достойный человек, один из делателей нашего сервера, с просьбой порассуждать о современном атеизме. Особенно об атеизме среди молодежи, часть которой, по его мнению (да я и сам это вижу), весьма запальчива и искренна в своем неверии и с упоением ниспровергает Бога.

С откликом я, конечно, задержался. «Кафедра», как уже не раз говорилось, вещь неторопливая. Я не умею вот так сразу сесть и написать текст на заданную тему, а люди, способные на такие подвиги, всегда вызывали у меня подозрение. Всякая тема заслуживает серьезного отношения, а серьезное отношение предполагает сбор материала, тщательное обдумывание и столь же тщательную работу над текстом. Что, однако, никоим образом не гарантирует удовлетворительного результата. Как бы то ни было, прошу уважаемого вопрошателя простить за опоздание: оно вызвано отнюдь не небрежением. Может, его несколько утешит то, что этой теме придется посвятить два заседания.

Есть материалы информационные, оперативные, требующие немедленного отклика — и есть аналитические. Полагаю, что «Кафедра» все же аналитическое предприятие, хотя тут, конечно, могут быть разные мнения. Потребность в анализе есть не у всех, о чем «не нуждающиеся» пишут мне не обинуясь («Зачем это? И главное — кому?»). Но есть и нуждающиеся — они тоже пишут. И надо откликаться. Тема атеизма, конечно же, стоит того, чтобы порассуждать о ней. Не уверен, что так уж хорошо знаю именно молодежный атеизм — разница в возрасте и утрата некоторых присущих молодости качеств заставляет усомниться в способности постижения именно молодежного неверия. Но воспоминания, пусть поблекшие, о собственной бесшабашности в минувшие годы да кое-какие приобретенные знания и опыт все же позволяют взяться за рекомендованную тему.

Так вот, эти воспоминания и знания подсказывают, что у нас в России — по крайней мере в ХХ веке — атеизм был, и, как видим, остается, делом молодых. При безбожной власти партия науськивала на веру именно комсомол («Партия сказала: надо! Комсомол ответил: Yes!»). И он не просто охотно откликался, но и сам проявлял инициативу.

Приведу отрывок из книги Георгия Винса «Тропою верности» (СПб., 1997, с. 36): «В пасхальное воскресенье в 1928 г. к молитвенным домам баптистов и молокан, которые были расположены на одной улице в центре Благовещенска, медленно подъехало несколько грузовых машин. На машинах было много молодых людей, одетых в яркие шутовские костюмы: одни изображали бесов с тряпичными хвостами, другие — белых ангелов с крыльями, а один скоморох, одетый в черный балахон, изображал дьявола с рогами. Были также ряженые под православных священников в полном облачении, а некоторые были одеты монахами и монахинями в длинных черных одеяниях. Все они громко кричали, кривлялись и плясали, борта у грузовиков были опущены и обиты красной тканью. Машины медленно ехали по городу в сопровождении большой толпы комсомольцев, парней и девушек уже в обычном одеянии, уже в обычной одежде. Все они громко хохотали, выкрикивая антирелигиозные лозунги: «Бога нет!», «Религия — опиум для народа!», «Долой Бога!»… Машины остановились, и часть беснующейся толпы ворвалась во двор молитвенного дома с громкими криками: «Баптисты! Хватит молиться! Выходи на диспут! Бога нет!»

Бывает, нас и сегодня примерно так же приглашают «на диспут». Но это еще «цветочки»: было и совершенно скотское отношение к вере и верующим, были массовые казни, было неслыханное богохульство. Надобности в Боге не было никакой, в ту пору распевали:

Бога нет, царя не надо

И попов не признаем.

Провались земля и небо,

Мы на кочке проживем.

Я очень сильно подозреваю, что при всей современной специфике постмодернистского толка нынешнее молодежное неверие все же генетически восходит как раз к такому умонастроению. А оно, говорили не самые глупые люди в России, возникло из-за неспособности исторической церкви научить народ вере. Они даже указывали, что именно из среды духовенства выходили наши безбожники, Ф.М. Достоевский имел основания полагать, что у нас «…контингент атеистов все-таки дает духовенство» (Ф.М. Достоевский. ПСС, Т. 24, Л., 1982, с. 208.) А Н.А. Бердяев писал, что воинствующее безбожие — закономерная расплата за рабские представления о Боге.

Нередко русский атеизм выводят из свойственной русскому богословию апофатики, т.е. провозглашения принципиальной непознаваемости Бога, невозможности сказать о нем что-либо определенное. Приведу еще раз слова (я их приводил на одной из «Кафедр») из книги американского психолога религии, который рассуждал вообще, а не конкретно о русской апофатике: «Признаюсь, я не вижу существенной разницы между утверждением, что Бога нет, и мнением, что ничто определенное не может быть достоверно известно о нем» (У. Джеймс. Многообразие религиозного опыта. М.,1993, с.339). А вот мнение человека, который имеет в виду как раз нашу действительность: «Атеизм был самым крайним и грубым выражением укорененного в восточном христианстве апофатизма, отрицанием не только возможности познать Бога, но и Его собственного существования» (Михаил Эпштейн.Постатеизм, или Бедная религия).

Есть, разумеется, и другие мнения, и тут каждый волен выбирать.

Как бы то ни было, русское неверие — не первое и, боюсь, не последнее в этом мире. Безбожие, богоборчество имеет очень почтенный возраст, и прежде чем вернуться к делам российским, надо взглянуть на него пошире.

Разумеется, не везде атеизм помещается «на кочке». Он имеет (преимущественно не у нас) довольно тщательно разработанную концепцию, свой понятийный аппарат — даже традицию. Правда, не очень давнюю. Вообще есть два вида безбожия. Первый — это нечто рефлективное, «научное», отвержение Бога как результат размышлений, раздумий. Это безбожие расцвело пышным цветом относительно недавно, в век Просвещения, или, как его еще называли, век Разума. Впрочем, в каком-то виде оно встречалось и ранее: против атеизма выступал Платон, за него — Демокрит.

И есть богоборчество при признании Бога: если Он и есть, то мы против Него. Это богоборчество куда древнее, оно идет от Люцифера. Боюсь, наше нынешнее безбожие при всем его наукообразии все же выводится из этого источника, но о нем придется говорить на следующем заседании «Кафедры». Христиане не должны отказываться от разговора и с атеистами — если те хотят разговаривать. Разговор этот труден. Наши нынешние атеисты таковы, что Остап Бендер с его бессмертным тезисом: «Бога нет, медицинский факт!» является образцом кротости и благожелательности. Правда, и он в ответ на призыв человека из толпы «Ты им про Джордано Бруно скажи!» обвинил лично ксендзов в гибели итальянского ученого. Так и российские атеисты обвиняют сегодняшних христиан и христианство во всех изъянах нашего культурного мира, о чем чуть позже.

Начнем же мы с «ученого», рефлективного безбожия, которое все же есть ответвление древнего богоборчества.

«…они солгали на Господа и сказали: ‘нет Его'» (Иер 5,12) Если агностицизм оставляет открытым вопрос о том, есть ли Бог, полагая, что на этот вопрос ответа нет, да он и невозможен, то атеизм уверенно отвечает: «Нет!» Одним из самых видных атеистов XIX века был Людвиг Фейербах, утверждавший, что не Бог создал человека по своему образу и подобию, а наоборот: человек создал Бога по своему образу и подобию. Маркс, Энгельс, а вслед за ними российские коммунисты, подхватили этот тезис, хотя у последних совершенно очевидно примешивалось и неверие откровенно люциферово.

Несколько другая линия в европейском атеизме связана с именем Фридриха Ницше, провозгласившего тезис «Бог умер». Для него религия была убежищем слабых и непригодных, неспособных взглянуть в лицо суровым фактам действительности, главный из которых в том и состоит, что Бога нет, и мужественные люди должны обходиться без Него. Тут вспоминается эпитафия, которой один христианин предложил украсить могилу Ницше: «Бог умер. Ницше». И чуть пониже еще одна надпись: «Ницше умер. Бог». Что касается самого высказывания «Бог умер», то первым его употребил не Ницше, а Гегель в «Феноменологии духа», и у него оно означало состояние христианина в страстную неделю, воспоминание о том, что Иисус умер на кресте. Как видим, ничего атеистического. Тут, как и во многом другом, гг. атеисты легко обращаются с чужой интеллектуальной собственностью.

Возвращаясь к Ницше, надо сказать, что его идеи не произвели сильного впечатления на европейскую мысль, для нее он был мыслителем второго ряда. Только на периферии тогдашнего интеллектуального мира — в России и среди части немцев — его творчество имело оглушительный успех. Его «красивые» фразы типа: «Рождается слишком много лишних людей, и для лишних припасено Государство» или: «Ты идешь к женщине — не забудь взять плетку» (это, заметим, говорил человек, по свидетельству некоторых биографов так и не сумевший стать мужчиной) очень сильно действовали на слабые головы.

Но только на слабые: наш самый глубокий философ, В.С. Соловьев, сразу сказал, что все построения Ницше — это откат в варварство, отказ от веков цивилизации: «Явился в Германии писатель (к сожалению, оказавшийся душевнобольным), который стал проповедовать, что сострадание есть чувство низкое, недостойное уважающего себя человека, что нравственность годится только для рабских натур; что человечества нет, а есть господа и рабы, полубоги и полускоты, что первым все дозволено, а вторые обязаны служить орудием для первых и т.п. И что же? Эти идеи, в которые некогда верили и которыми жили подданные египетских фараонов и царей ассирийских…, были встречены… как что-то необыкновенное , оригинальное и свежее…» (В.С. Соловьев. Философия искусства и литературная критика. М., 1995, с. 93.)

Соловьев вообще невысоко ставил «…ломаный аршин ницшеанского психопатизма…», которым мало что можно измерить, разве что все тот же психопатизм. Но загляните на сайты наших атеистов — там к Ницше относятся с огромным пиететом. Что ж, каждый имеет право выбирать себе кумиров. После фейербаховцев и ницшеанцев в атеисты иногда зачисляют позитивистов, но это не совсем оправданно: последовательные позитивисты не считают, что можно доказать несуществование Бога, они полагают что само понятие «Бог» обсуждать невозможно, для это нет позитивных оснований. И на это они имеют право. Заметим, что и позитивистам пришлось смягчить принцип верификации (несомненно существует лишь то, что можно подвергнуть процедуре проверки, которая и называется верификацией), признать вероятность даже неверифицируемого. Были и есть охотники опровергать Бога — и веру, — сводя все к «естественным объяснениям». У них мистицизм есть проявление галлюцинаций, испытываемый человеком во время богослужения подъем — явная истерия и т.д. Фрейд видел в Боге проекцию фигуры отца, а от веры, утверждал он, надо избавляться, как от детских фантазий, — его последователи даже предлагали соответствующие курсы… Бессознательное, сублимация, проекция, архетипы — к чему только не пытались свести Бога.

Были люди, признававшие полезность веры, но видевшие в ней всего лишь полезный инструмент насаждения человечности и гуманности, а в Христе — всего лишь «учителя справедливости», признавая Его высокие моральные достоинства, однако не признавая Его божественности и воскресения. А без него, как сказал апостол, наша вера тщетна.

Однако бесполезно было бы искать у наших атеистов таких вот изысканных интеллектуальных построений. У нас погрубее, наши атеисты все препираются о том, что такое аксиома, постулат, да о законах формальной логики. Слов нет, аксиомы, постулаты и законы формальной логики нужны, важны и полезны. Но, полагаем мы, есть кое-что важнее и нужнее, и не просто полезнее, а совершенно необходимое для спасения души. Как раз в последнее атеисты не верят.

Их споры с верующими у нас сводятся к нехитрым силлогизмам да к «Докажите, что Бог есть!» Приводят даже такое доказательство: «Раз Бог, как вы, верующие, утверждаете, всемогущ, то может ли Он создать такой камень, который Сам поднять не может?» Этому доводу много сотен лет, и много сотен лет назад было сказано, что свойства Бога не противоречат друг другу. Бог не только всемогущ, Он еще и мудр, Он превосходный логик (потому что Он создатель всяческой логики) — и не ставит Себе логически противоречивых задач. (Другие развлечение ниспровергателей Бога: «А может ваш Бог сделать меня существующим и несуществующим в одно и то же время?» Или: «Сделать Пилата не бывшим?»)

Стоит ли доказывать

Теперь насчет «Докажите!» Вообще это очень плохой признак — когда требуют доказать бытие Бога. Потому что такое требование обычно свидетельствует: выбор уже сделан, и сделан в пользу «Несть Бог!» (Тут выход из рефлективного, научного атеизма в люциферов, но у нас именно он и преобладает.) Здесь мысль (не всегда осознанно) идет так: «Вы мне будете доказывать, а я буду опровергать». Так вот, доказывать бытие Бога вряд ли стоит.

Потому что доказанный Бог — это меньше чем Бог, это всего лишь вывод, умозаключение. Пусть убедительное, пусть неопровержимое — но это не Бог верующего человека. «Нет доказательств — нет Бога» вообще логически неверный вывод. Еще В.В Розанов говорил: «К тому, что немыслимо и однако же существует, может относиться и бытие Божие, недоказуемость которого не есть какое-либо возражение против его реальности» (В.В. Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. М., 1996, с. 52)

Бог Авраама, Исаака и Иакова — не Бог богословов и философов. Эта мысль принадлежит замечательному ученому и философу Блезу Паскалю, записку с этими словами нашли у него под подушкой после его смерти. Наш Бог — живой Бог, а не интеллектуальная конструкция. И никто не вправе требовать от нас ее построения. Кто хочет — пусть строит. Мы не можем сказать, что чье-то неверие нас не касается: мы не фарисеи, кичащиеся своей верой, мы не можем быть равнодушными к неверию в Бога, не можем превозноситься перед неверующими. Однако все же неверие есть проблема в первую очередь их самих.

Еще насчет «Докажите!» Тут есть импликация (неявное допущение), сводящаяся к тому, что существует только доказанное. Но это очень смелое допущение, я бы сказал — безрассудное. Вряд ли стоит исходить из того, что за пределами доказанного, рационального ничего нет. Ведь это очень рационально — признавать существование иррационального, это очень разумно — признавать существование сверхразумного.

Требование доказательств есть заявка на философский критицизм, а приняв его, надо придерживаться критицизма всегда и во всем. Надо доказать, что существует мир, надо доказать, что существует собеседник, надо доказать, наконец, что существует сам требующий доказательств индивид. «Наш опыт неопровержимо свидетельствует…» — это неубедительно с точки зрения последовательного критицизма. И тут кстати будет напомнить слова, которые обычно говорят первокурсникам философского факультета: доказать собственное существование невозможно. Так что прежде чем требовать доказательства бытия Бога, докажите, что попроще (это ведь логично — начать с простого): что существует мир, люди, вы сами, наконец.

Невозможно логически доказать существование мира — его вполне можно объявить совокупностью собственных ощущений, фикцией. И собеседник философа тоже может быть совокупностью чего-нибудь. И, говорят последовательные скептики, сама философствующая личность — не более чем иллюзия. И не просто философствующие скептики — в Индии сотни миллионов человек верят в иллюзорность всего: мира, духов, человека. Все это майа, видимость, кажимость, говорят они. Нет ничего определенного, есть случайные стечения дхарм — частиц не то бытия, не то сознания, совокупности которых и образуют иллюзию реальности. Попробуйте разубедить в этом индийцев на основании логики, о которой они тоже имеют представления, — им и силлогизмы знакомы.

А у китайцев есть прелестная философема: «Сюнцзы приснилось, что он бабочка. И теперь, проснувшись, он не знает: то ли он Сюнцзы, которому приснилось, что он бабочка, то ли он бабочка, которой снится, что она Сюнцзы». С точки зрения логики одно допущение ничуть не хуже другого. Она далеко не всегда способна указать выход из положения. Мы думаем, что из двух противоположных доказательств только одно может истинным, но греки, наши учителя и предшественники, сформулировавшие законы логики, знали, что на них не всегда можно положиться: иногда приходится признать обоснованность даже взаимоисключающих выводов. Я приведу пример апории, о которой редко вспоминают, но которой уже две с половиной тысячи лет.

…Эватл учился у Протагора искусству вести дела в суде. Они договорились, что плату за обучение он внесет после первого выигранного им дела. Срок обучения кончился, минул год, другой, третий — а Эватл и не думает заниматься, как мы сейчас бы сказали, «адвокатской практикой». Протагор долго думал, как взыскать плату с ученика, и придумал. Он сам подал на него в суд с требованием взыскать с Эватла плату за обучение.

— На что ты рассчитываешь? — спросил его неблагодарный Эватл.

— Как на что? Мое дело беспроигрышное. Если суд решит, что ты должен заплатить мне, ты и заплатишь по решению суда. А если суд решит, что ты не должен платить мне, это будет означать, что ты выиграл свое первое дело и ты заплатишь мне в соответствии с нашим договором.

— Ничего подобного, — возразил Эватл. — Это мое дело беспроигрышное. Если суд решит, что я должен уплатить тебе, это будет означать, что я проиграл свое первое дело и, следовательно, не должен платить тебе в соответствии с нашим договором. А если же суд решит, что я не должен платить тебе, то должен же я выполнить его решение? Вот это действительно изящное логическое построение! Желающие могут попробовать свои силы и решить, кто прав, — Протагор или Эватл.

Логика лежит в основе рационального подхода к действительности, что очень существенно. Но только ли ею мы руководствуемся в жизни? Л.Н. Толстой считал, что лишь 5% наших поступков определяются сознательным выбором на рациональной основе, а 95% — это дело интуиции, смутных предпочтений, случая и т.д. Умения рационально мыслить не были лишены даже «доисторические» люди, но у них оно было вплетено в способность целостно, нерасчлененно воспринимать действительность. А она была поразительной: есть довольно надежные свидетельства, что представители племен, нетронутых цивилизацией (собиратели, охотники и т.д.) способны взять след зверя, пробежавшего по данной местности десять и даже более лет назад. (Мне доводилось слышать от археологов, что среди них попадаются асы, которые совершенно точно указывают, где тысячи лет назад стояла хижина, где шло к водопою стадо, где находится жертвенный камень, хотя сейчас все это скрыто многометровой толщей наслоений.)

Ученые говорят, что лишь с изобретением письма появилась возможность зафиксировать «рациональное знание». И, следовательно, заняться им не только тогда, когда возникнет надобность, а когда есть желание и досуг. Так возникло самостоятельное логическое мышление, не встроенное в другие виды постижения действительности. Так возникло (прото)научное знание, которое можно было накапливать, совершенствовать, развивать.

Его и накапливали, совершенствовали, развивали — но за счет утраты иных способов ориентации в мире. Есть желающие оплакивать утраченное, превозносящие прошлое и зовущие назад. Такая позиция тоже имеет право на существование, но сомнительно, чтобы человечество повернуло вспять. Мышление, разум — они от Бога, как говорил русский мыслитель П.Я. Чаадаев (не очень жаловавший, заметим попутно, протестантов) : «В день создания человека Бог беседовал с ним, и человек слушал и понимал, — таково истинное происхождение разума». Так думаем мы, верующие, но так не думают атеисты. И это их выбор, они имеют право на него, хотя мы считаем этот выбор заблуждением. Но, боюсь, вывести из него путем рассуждений затруднительно, даже невозможно. Как, впрочем, никакими доводами разума нельзя опровергнуть веру.

Но есть существенная разница в позициях: мы, верующие, отводим место разуму (никто но покушается на драгоценные силлогизмы атеистов), атеисты же не находят места для веры. Первая позиция свидетельствует, как минимум, о большей широте взглядов, на мой взгляд — о мудрости. Она, если угодно, снисходительнее. Большинство же нынешних атеистов приходит в ярость при столкновении с верой, верующие все же терпимее. (Впрочем, справедливость требует отметить, что и верующие — в том числе баптисты — бывают весьма свирепыми.) Разум совсем не опасен для веры, во всяком случае подлинная вера отводит разуму достойное место и сама (отчасти!) опирается на него. Ибо вера — вещь очень разумная, во всяком случае верить гораздо разумнее (если хотите — предусмотрительнее, хотя вера из предусмотрительности, «на всякий случай» — слабая вера), чем не верить. А вот атеизм не может найти места вере — и в этом можно усмотреть его ограниченность. Когда речь заходит о Боге, атеисты норовят представить его исключительно в доступных логике терминах, полагая, что иных и быть не может. Но почему же не может? Представлять разницу между Богом и человеком как разницу между компьютером послабее (человек) и помощнее (Бог), но работающих на одних и тех же принципах — значит проявлять все ту же ограниченность.

Бог знает все, что человек знает и когда-либо узнает, мы знаем многое, а будет на то воля Божья — узнаем еще больше. Но никогда мы не сможем узнать всего того, что знает Бог. Ибо Ему ведомы сферы и миры, где может не быть логики в нашем понимании или она совсем иная. То, что нам дано для постижения и уразумения, — скорее всего лишь малая часть сущего, принадлежащего Богу. И все оно ведомо и подвластно Ему.

Мне доводилось беседовать с сомневающимся, который выражал недовольство «ненаучностью» Библии. Но Библия, скажу еще раз, не учебник астрономии, физики или биологии. Она — об отношениях человека с Богом, она — о спасении. Для спасения вовсе не нужно знать формулу Эйнштейна, почему ее и нет в Библии. Из чего никак не следует, что она неведома Богу (точнее, наверное, сказать так: Богу ведомо, что какую-то часть созданного Им мира мы осмысливаем с помощью этой формулы, Сам Он едва ли нуждается в формулах). И еще я развивал вот какую мысль: нам неведомо будущее. Мы не знаем, как пойдет история человечества, может статься, оно забудет современную физику, и с ней — формулу Эйнштейна. А Библия должна быть понятна во все времена: прошедшие, нынешние, будущие.

Она и понятна — тем, кто хочет понимать. Как говорил тот же Паскаль, в Библии достаточно света для тех, кто ищет света, и достаточно тьмы для тех, кто ищет тьмы. Проповедник и душепопечитель я слабый, и увереннее чувствую себя за письменным столом («в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь его незначительна» (2 Кор 10,10)). Так что, боюсь, мой собеседник предпочел искать тьму. И, думаю, он ее нашел, ибо, повторю, все требующие доказательств, на мой взгляд, уже сделали свой выбор в пользу «несть Бог».

Выбор этот объясняет их зашоренность. Атеисты никак не могут вывести Бога за пределы времени, пространства, причинно-следственных связей (все они, как говорил Кант, суть имманентные формы организации человеческого опыта — и не более). Мы их не отрицаем, но полагаем, что их дал Бог, и потому просто нелогично подчинять Его им. Не буду касаться всего, затрону только вопрос о времени. Оно подвластно Богу — не наоборот. Бог по Его желанию может быть во времени, как был в Нем Иисус Христос, но Он и вне времени. В Нем начало и конец: «Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний» (Откр 1,10).

Сейчас, между прочим, некоторые западные теологи ставят это под сомнение и разрабатывают так называемую открытую теологию, теологию процесса, согласно которой Бог не знает будущего и вместе с нами — и через нас — творит его, т.е. Он — Альфа, но не Омега. Будет на то воля Божья — и об этом поговорим на «Кафедре». Пока ограничимся вот каким сравнением. Предположим, вы едете в поезде вдоль горного хребта. Занавески задернуты, сквозь щель вы видите только узкую полоску кряжа, помните, что видели только что и не знаете, что увидите. Но вот вы отдернули занавеску — и увидели хребет от начала до конца. Примерно так Бог видит нашу жизнь, ее зарождение и конец. Если кто-то не может представить такого, то у него, боюсь, плохо не только с воображением, но и с той же логикой. Для Бога все уже совершилось, мы же только обнаруживаем совершившееся. И великая милость Бога в том, что Он, зная начала и концы, будучи Альфой и Омегой, способен переживать и сопереживать с нами все наши жизненные невзгоды и радости, как это сделал Иисус Христос, указавший своей жертвой на Голгофе выход в вечность.

Можно, конечно, не принимать такой подход, но не думаю, что это обогатит чью-то жизнь. Я не льщу себя надеждой обратить кого-либо в свою веру, но я имею право излагать ее. Полагаю, что Господь оборудовал для нас только какую-то часть сущего, в которой и в самом деле действуют законы ведомой нам логики, хотя уже здесь — не только они. Можно сказать, как делают некоторые, что река времени вытекает из вечности — и снова впадает в нее. А можно не придерживаться такой «географии», можно сказать, что внутри вечности какая-то часть отдана для земной жизни человека. А может, с какой-то точки зрения, эти части вообще находятся «в разных концах», и только особое устройство нашего сознания позволяет соединить воедино то, что — с той или иной точки зрения — может предстать как несоединимое. Индийская философия с ее дхармами и утверждает нечто подобное. На Западе фантасты много резвились вокруг таких предположений, которые, между прочим, вовсе не лишены логики.

Однако оставим логику, обратимся к эстетике. В ней ценится полнота, законченность, совершенство. И если одинаково доказуемо/недоказуемо бытие Бога и мира, то из двух картин: нашей трехчастной (природа — человек — Бог) и атеистической двухчастной (природа — человек), первая полнее, завершеннее, да и просто красивее. И логичнее: переход от мертвой природы к человеку с его сознанием все-таки многим (даже атеистам) представляется малоубедительным, тогда как создание Богом природы и человека и наделение его разумом «по образу и подобию» куда приемлемее с точки зрения логики. Не для всех, конечно, но, думается, если бы мы нашли беспристрастное существо, оно бы выбрало первую картину мира по «внутренним основаниям».

Да и как-то лучше она описывает наше «промежуточное» состояние. Мы обладаем и природными свойствами (все законы живой и неживой природы распространяются на нас), и сверхприродными. Проявления последних — наша способность творить (свойство божественное), наш разум, наша воля (они тоже божественны). Считать себя вершиной мироздания волен всякий, но это дело личных предпочтений, а не «логически безупречный вывод» из всего, данного нам.

Атеистический выбор обоснован нисколько не надежнее, чем теистический. Атеизм — это тоже вера. Мы верим, что Бог существует, атеисты верят, что Бог не существует. И правильно поступают в странах, где атеизм рассматривают как религию, на которую люди имеют право, как и на всякую другую. Но признать это право еще не значит признать правоту атеизма — просто мы, следуем нашему баптистскому принципу свободы совести и никому не отказываем в праве на свои убеждения, даже если мы с ними не согласны. А с атеизмом мы решительно не согласны: для нас он даже не неверие, а форма лжеверия. (Иногда принцип свободы совести формулируется так: «Каждый человек имеет право высказать то, что он считает правдой. Каждый другой человек имеет право дать ему за это по физиономии».)

Доказательства бытия Бога, считали многие религиозные мыслители, не только не нужны, но и крайне нежелательны. Киркегор говорил, что будь они возможны, они подорвали бы веру: люди не могли бы свободно принять Господа, а были бы вынуждены это делать. Суть же христианства, напомню, состоит в свободном принятии Христа. Вот почему требование атеиста: «Докажите мне, что ваш Бог существует!» на деле означает: «Принудите меня принять вашего Бога!» Принуждением к принятию Бога мы не занимаемся; одно время этим увлекались исторические церкви, но то был уход от Бога, от Библии.

Строго говоря, убедительным доказательством отсутствия Бога может быть только одно: атеист должен скончаться, ничего не найти за гробом, вернуться и засвидетельствовать нам этот печальный факт (не говоря уже о необходимости убедить нас в том, что с ним это действительно произошло). Но само это требование выглядит абсурдным и логически противоречивым, хотя о чем-то подобном писал Достоевский. От верующего такого «подвига» требовать нельзя: он доказательств не ищет, он изначально все основывает на вере, которая логику не исключает, но к ней не сводится. Особенно нельзя требовать доказательств от верующего протестанта: принцип sola fide, «только верою», является для нас основополагающим.

В конце концов нет ничего нелогичного в допущении, что атеизм сродни дальтонизму. Невозможно доказать дальтонику, что есть разные цвета — ему приходится полагаться на свидетельство других людей. Может, атеистам стоит подумать над этим? Ведь даже там, где все дальтоники и только один человек различает цвета и говорит об этой своей способности, прав он, а не отрицающие цветоразличение дальтоники. Пусть их и очень много.

И в заключение: если кто-то скажет, что он не верит, будто дважды два — четыре, то как логически доказать ему, что он ошибается?

Мало кто задумывается над тем, что так называемая научная картина мира тоже основывается на недоказуемых допущениях. Только такой большой мыслитель, как Карл Поппер (кстати, придумавший верификацию), мог сказать, что все наши знания — не более чем предположения и что достоверное знание нам не дано, а дано лишь критическое угадывание. И ему же принадлежит глубокая мысль о том, что недолговечность, конечно, свидетельствует об ошибочности теории, а вот долговечность не свидетельствует об ее истинности. Это означает вот что: если научная теория опровергается, то это доказывает ее ложность. А если не опровергается, то это еще не доказывает ее истинность.

А может, и стоит доказывать

Несмотря на все вышесказанное были и есть глубоко верующие люди, к тому же ученые, которые считали и считают, что доказать бытие Бога можно и нужно. Сам я к ним не принадлежу, но мимо мнения этих достойных людей никак нельзя пройти. Доказательства бытия Бога составляют часть апологетики, разработанной богословской дисциплины, а также естественного богословия. Доказательством бытия Бога занимались такие великие умы, как Фома Аквинский, схоласты, да и сейчас у многих есть потребность в них. О доказательствах бытия Бога, как мы помним, рассуждали герои «Мастера и Маргариты» М.А. Булгакова: «Ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может». Так говорил Берлиоз («не композитор»), чем доставил огромное удовольствие своему собеседнику — мы помним, кто это был. Что до доказательств, то они не только не сданы в архив, но все время пополняются. Достаточно вспомнить Хейзингу и его книгу «Человек играющий», где доказывается, что само существование игр свидетельствует о наличии сверхразумного: мы играем, знаем что играем, зная при этом, что игра нелогична, и все-таки играем. Наиболее убедительным мне представляется нравственное доказательство бытия Бога, однако разговор о нем придется отложить до следующего заседания «Кафедры». Новые доказательства бытия Божия на кого-то производят впечатление, на кого-то нет. Последний раз мне попался список в 36 доказательств, все они по-своему интересны и дают богатую пищу для ума. Я коснусь лишь двух из них. Первое связано с теоремой Геделя, которая в нестрогой формулировке гласит, что никакая система не может быть непротиворечиво описана в собственных терминах. Между прочим, требование непротиворечивости — это логическое требование, и тут логика «выталкивает» разум в запредельное и свидетельствует о нем: реальный мир нельзя описать непротиворечиво в терминах реального мира, надо снова и снова выходить за его пределы. А там — Бог, высшая и последняя инстанция, которая объясняет все. Это знал еще В.С. Соловьев, сказавший: «Бог есть. Эта аксиома веры находит себе подтверждение в философствующем разуме, который, по самой природе своей, стремится найти абсолютное и необходимое бытие, то есть такое бытие, которое имеет все основание своего существования в себе, само себя объясняет и может служить объяснению всему» (В.С. Соловьев. Россия и вселенская церковь. М., 1911, с. 325.)

Без Бога мир (да и «философствующий разум») не может быть описан непротиворечиво, не может быть понят. Конечно, есть и возражения на это доказательство (оно близко космологическому), но их анализ не входит в нашу задачу. Предельная, высшая реальность все-таки существует, и это не абстракция, не механизм, не дурная бесконечность, не вывод из теоремы Геделя, а, считаем мы, Личность, с Которой можно вести диалог, Которой можно задавать вопросы и от Которой можно получать ответы. Только не всем это дано.

Второе доказательство из новых — открытие антропного принципа, суть которого сводится к тому, что наш мир устроен таким образом, чтобы его мог воспринимать человек: весь «дизайн» вселенной задуман «под человека». Малейшее отклонение от нынешнего строения мира сделало бы невозможным появление людей, что позволяет говорит о заданности мироустроения, его ориентированности на человека. Это очень хорошо согласуется с библейским повествованием о сотворении мира и человека. как последнего и лучшего творения Бога, которого он поставил «владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его» (Пс 8, 7-9). Это доказательство близко к телеологическому, против которого также есть возражения, которых мы тоже не будем касаться. Скажем только об одном подтверждении антропного принципа устроения мира, которое многим ученым людям представляется убедительным. Бог, говорят они, ради человека даже сделал исключение из законов физики, которое состоит вот в чем. Все вещества в твердом состоянии тяжелее, чем в жидком. Если бы это было приложимо к воде, то жизнь была бы невозможной — все знают, что она значит для живой природы и особенно для человека. Так вот, ради человека Бог изъял эту важнейшую для него (и для всякой служащей ему твари) субстанцию из всеобщего закона (лед не тонет, а плавает в воде) и сделал жизнь возможной. Можно скептически относиться к такому ходу мыслей, но следует признать, что какой-то резон в нем есть. Более того: есть резон у тех, кто полагает, что именно таким образом Господь заявляет человеку о Своем существовании. Заметим, что это говорят не простые верующие, а как раз люди науки — это (косвенное) доказательство бытия Бога адресовано в первую очередь им.

Сейчас появилась так называемая нейротеология, которая утверждает, что мозг человека устроен таким образом, чтобы он мог воспринимать мистическое, сверхъестественное. О ней, если будет на то воля Божья, тоже как-нибудь поговорим на «Кафедре».

Вера, разум, суеверие

В России широко распространена глупая идея, будто вера и разум, наука и религия — вещи несовместные. Там, где разум, наука, полагают у нас многие, там нет места вере. И наоборот: где вера — там бред, мракобесие, предрассудки. Ничего подобного: еще Пауль Тиллих писал: «…богословие ничуть не страдает от нападок на христианскую проповедь со стороны технического разума, так как эти нападки не достигают того уровня, на котором стоит религия. Они могут разрушить предрассудки, но самой веры даже не касаются» (Пауль Тиллих. Систематическое богословие. СПб., 1998, с.84). И еще: «Наука, психология и история — это союзники богословия в его борьбе против супранатуралистических искажений подлинного Откровения… Никакой конфликт между различными измерениями реальности невозможен» (Там же, с. 130).

Начнем с того, что сама наука — вещь в высшей степени христианская. Примечательно, что все прочие цивилизации, основанные на других религиях, науки в подлинном смысле слова так и не произвели. Да и в Европе подлинная наука появилась только после Реформации и встретила сопротивление там, где господствовали исторические церкви («богомерзок перед Богом всякий, кто любит геометрию: а се душевные грехи — учиться астрономии и еллинским книгам» — это русский XVII век).

Протестантство «расколдовало» мир, изгнало из него демонов и духов, которые, как полагали жившие тогда люди, правили всем, и вернуло миру подлинного Бога. Отнюдь не отвергая мистику, тайну, оно утвердило взгляд, согласно которому Бог — это и высший разум. Он разумно устроил мир — и отсюда возможность постижения мира наукой, т.е. человеческим разумом. С протестантской точки зрения, наука, постигая мир, постигает творение Бога, а отнюдь не отвергает Его. Все великие ученые, заложившие основы современной науки, были глубоко верующими людьми. Да и само научное мышление многое взяло у богословия: требование ясности, «бритва Оккама» и многое другое — из теологии.

Особо помянем Декарта, которому принадлежит знаменитая формула Cogito ergo sum — «Я мыслю, следовательно существую». Мало кто знает, что Декарт, додумавшись до этой формулы, благоговейно опустился на колени и так простоял всю ночь, благодаря Бога за сопричастность к высшему разуму, которая и передается этой формулой: есть разумный Бог, Он существует, и есть получивший от Него разум человек; разум, полученный от Бога, удостоверяет существование человека. Эта формула выводит все не из человека, как может показаться, а как раз из Бога. (Мне доводилось встречать другую формулировку: Dubio ergo cogito, cogito ergo sum, т.е. «Я сомневаюсь, следовательно я мыслю, я мыслю, следовательно существую», и здесь еще больше признательности Богу: Он выводит человека из сомнения к уверенности в своем существовании, которое может быть признано только при признании существования Бога.) Потом, правда, пришел XVIII век, век Просвещения, который отверг Бога. То был век механистического взгляд на природу, от которого многие так и не ушли: Вселенная мыслилась чем-то вроде часового механизма, который «тикал сам по себе». Предполагалось, что так было и будет всегда, а потому нет надобности в Том, Кто создал этот механизм и завел его. Такому взгляду вроде бы не мешали законы небесной механики, хотя их открыватели, такие как Ньютон, тоже были людьми глубоко верующими. Что до «ненахождения» Бога во вселенной, то еще Клайв Льюис заметил, что в построенном доме не найдешь архитектора, сколько ни ищи. Что, однако, не означает, будто его нет и не было.

Сейчас явно наметился поворот в другую сторону: ученые, находящиеся на передовых рубежах современной науки, занимающиеся микромиром и макромиром, исследующие самое большое и самое малое (космос и частицы), все чаще говорят, что без Бога рисуемая ими картина мира неполна, незаконченна. (Солженицын: «Сегодня физика, самая материалистическая из наук, постучалась в ту перегородку, которая отделяет нас, мир этот, от мира того. Самые большие физики сделали самые идеалистические выводы». Публицистика в трех томах. Ярославль. Т.3, 1997, с. 191.)

Некоторые большие ученые привлекают ресурсы своей науки для обоснования бытия Бога. Тут хотелось бы добрым словом помянуть недавно скончавшегося академика Раушенбаха, который дал математическое обоснование Троицы. Я не думаю, что Троица нуждается в математическом обосновании. Во всяком случае, верующие выводят Троицу из Библии, а не из математики. И еще я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь пришел к вере в Бога через выкладки академика Раушенбаха. Но: «Богу же все возможно» (Мф 19, 26), сказал Иисус, Он может и через математику дать человеку прозрение. Как бы то ни было, это предприятие почившего академика весьма симптоматично для современной большой науки. Он с удовольствием цитировал слова одного русского писателя, сказавшего, что наука открывает лишь то, что душа уже знает. Заметим, что все новейшие теории происхождения Вселенной великолепно укладываются в библейское повествование о сотворении мира.

Можно быть добрым христианином и придерживаться, например, теории эволюции. Александр Мень, так много сделавший для современного русского православия, был биологом по образованию и сторонником теории Дарвина. Есть христиане, считающие это совершенно недопустимым. И все же, полагаю, приверженность теории эволюции не мешала ему быть прекрасным христианином и образцовым священнослужителем. И вообще приверженность той или иной научной теории не может быть основанием для отлучения от христианства, хотя и на это счет есть разные мнения.

Атеисты часто представляют историю человечества как историю постепенного освобождения от религии, как борьбу атеизма с мракобесием, невежеством, варварством, которые для них почти синонимичны вере. И, полагают они, дело идет к полной победе атеизма над верой, «над мракобесием». Да, недостатков и грехов в христианстве было много. Но, пусть неровно, пусть с попятными движениями, шло и избавление от них. Едва ли кто хочет вернуться в средние века — кроме историков, конечно.

Да и в средние века только в лоне религии, при всем тогдашнем несовершенстве (с сегодняшней точки зрения), возникли ростки освобождения человека от варварства и дикости. Больница и школа, эти несомненные достижения человечества, зародились при монастырях. Религию упрекают в подавлении ярких проявлений жизнедеятельности — но все ли они были невинными? Все знают о буйном веселье карнавалов — и о мрачных церковниках, которые стремились подавить эти «естественные проявления радости». Но напомню: нынешние выборы короля и королевы карнавала — это ведь реликт выбора пары для человеческого жертвоприношения. Радость веселящихся участников карнавала — прямая наследница радости дикарей, нашедших, на кого свалить свою вину и тем обрести право на совершение новых бесчинств. Так что исторические церкви, сами отягощенные многими винами, имели все основания с подозрением относиться к «свободному изъявлению радости».

Освобождением от предрассудков мы обязаны прежде всего самому христианству. Внутри него произошло великое Пробуждение, которое мы называем Реформацией. Она дала толчок развитию науки, всех гуманитарных знаний и, что важно раскрепощению и освобождению личности, ныне нашедшему выражение в концепции прав человека. Она сформировалась внутри христианства — а не в борьбе с ним, как пытаются иногда представить. Атеизм есть часть нашей цивилизации, но не ему мы обязаны всем прекрасным, что есть в ней, а все более глубокому пониманию Библии. Не хочу изображать атеистов злодеями — отнюдь нет. Я сам тружусь в окружении атеистов, знаю, что среди них есть весьма достойные люди. Но полагаю, что это — отраженный свет. А их атеизм результат не столько раздумий, сколько отсутствия таковых. Нынешние воинствующие атеисты изображают дело так, будто они, борясь с религией, изнемогают в борьбе с суевериями, предрассудками, мракобесием, клерикализацией. Однако победа неверующих в борьбе с религией всегда приводила к чудовищному мракобесию: вспомним два тоталитарных режима ХХ века, один из которых, в Германии, строился на оккультизме, а другой, в нашей стране, — на воинствующем безбожии. Антоним слова «вера» не «разум», не «наука», а «лжеверие» и «суеверие».

Конечно, и в наши дни мракобесие никуда не делось, в том числе в нашей стране, где явно нарастает опасность клерикализации. Да и мракобесия тоже немало. Можно возмущаться талибами, уничтожившими статуи Будды из любви к исламу, но запрещение в Москве деятельности Армии Спасения из любви к православию — многим ли лучше? Это такое же мракобесие, варварство и дикость. О благородстве «спасенцев», которые чуть ли не одиночку кормят, одевают и моют наших бомжей, не знает только тот, кто ничего не желает знать. Атеисты же — чем помогают страждущим?

Характерный штрих: загляните на серверы наших атеистов и увидите, как много там оккультистов, магов, прямых сатанистов. Я, конечно, далек от того, чтобы упрекать в этом устроителей атеистических сайтов: Интернет — дело вольное, каждый сам выбирает, куда пойти. Вон, и на наш сервер евангельских христиан-баптистов, бывает, забредают люди совершенно темные. Однако тут показателен ход мысли всех этих мракобесов: «Атеизм? Значит, нам туда». Это, мне кажется, подтверждает высказанную ранее мысль о том, что наш атеизм не столько рефлективный, не столько научный, сколько антинаучный, темный, люциферов. Так получается в России: где нет Бога, там не «очищенный от предрассудков разум», а самая что ни на есть нечисть.

Бердяев отмечал, что у нас вера — достояние людей культурных, а неверие, увы, распространено как раз в народной толще. Это ему принадлежит мысль о том, что у нас простая баба — уже атеистка, уже нигилистка. В этом он тоже видел удручающий итог деятельности нашей исторической церкви. Вообще же вера не знает образовательного ценза: верующие и неверующие встречаются как среди образованных, так и среди необразованных, это только атеисты связывают веру с необразованностью и неграмотностью.

Нынешние ниспровергатели христианства обвиняют его во всех смертных грехах, но сами вряд ли могут жить вне цивилизации, созданной им. Пусть они сравнят наш культурный мир с иными, пусть поживут в Китае, Африке, Индии, Иране. Да, эти страны представляют великие цивилизации — но иные. Цивилизации вообще нельзя сравнивать по шкале «хуже — лучше», они разные. Наша создана христианством и только им. Может, христианству и нужна была оппозиция в виде атеизма — кому ведомы пути Господни? Но во всякой бинарной оппозиции один член маркированный («сильный») другой немаркированный («слабый»). Так вот, в оппозиции христианство/атеизм маркированный, «сильный» член, определяющий природу целого, — это, конечно, христианство. Или по-другому: в бинарной оппозиции один член со знаком плюс, другой со знаком минус. Отрицательный член нашей оппозиции, конечно же, атеизм, о чем неопровержимо свидетельствует префикс а-, означающий как раз «не».

Христианство — а не его отрицание — создало великую культуру, к которой мы принадлежим. И не надо так уж доверять людям, которые говорят, что христианство умирает, уже умерло, что наш мир становится, уже стал, постхристианским. Да, число тех, кто называет себя неверующими или безразличными к вере растет, но очень часто весь их нравственный облик определяется как раз христианскими принципами.

Институциональное христианство действительно переживает кризис — в церквах все меньше народа, многие пренебрежительно говорят о вере. Но в сердцах людей вера жива, и есть еще — и никогда не переведутся — подлинные христиане. А ими и стоит мир. Да и происходящее оценивается по-разному. Одни говорят о кризисе мирового христианства — другие о его освобождении из «Константинова пленения» (со времен императора Константина, включившего христианство в государственное устройство), в котором оно пребывало более полутора тысяч лет.

Не всегда надо принимать на веру даже отречения от христианства. Пушкин мог сказать, что он афей, т.е. «атеист», и сочинить «Гаврилиаду», но он же написал такие удивительные христианские шедевры, как «Пророк», «Странник» (стихотворный пересказ книги баптиста Беньяна), «Отцы пустынники…», стихотворное переложение «Отче наш». Выньте из европейской художественной культуры все, связанное с христианством, — от нее почти ничего не останется. Разве что напыщенные сентенции Ницше.

Сами атеисты даже не подозревают, насколько «пропитаны» они идеями и достижениями христианской мысли. Существу, живущему в воде, очень трудно объяснить понятие «мокрый», оно вполне может объявить его выдумкой — за незнанием ничего такого, с чем можно было бы сравнить. Но нашего атеиста можно сравнить с атеистом другой культуры. Атеист-европеец совсем не то, что атеист-китаец. Первый порожден христианством, второй — конфуцианством. Это люди совершенно разных мировоззрений, их атеизм вовсе не основа для сближения — вспомним эпоху «великой дружбы» КНР и СССР и ее плачевный конец.

Конечно, наша цивилизация имеет и другие истоки — греческую мысль, римское право. Но и они были переработаны христианством, которое в этом синтезе играло — и продолжает играть — лидирующую роль. И когда/если она кончится, кончится и наша цивилизации, от чего да убережет нас Господь.

Однако пора заканчивать этот затянувшийся монолог — да простит меня за него мой уважаемый вопрошатель. Я не уложился в одно заседание и на следующем намерен продолжить разговор. Речь пойдет о нравственном законе и нежелании соблюдать его.

С пожеланиями благословений от Господа брат И.В. Подберезский